Я считала Томаса Листера странным, но довольно интересным мужчиной – он с трудом поддерживал беседу, предпочитая в основном слушать и помалкивать. На мир он смотрел большими, слегка навыкате глазами, но сам был по-женски маленьким и хрупким. Ричард говорил, что благодаря такому телосложению он стал великолепным наездником и держится в седле прямо, как стрела.

Моей матери не удавалось найти общего языка с молодыми людьми: зато она легко заставляла их чувствовать себя детьми, и Томас, заикаясь, выдавил вежливый ответ, когда она поинтересовалась здоровьем его матушки. Его спасло появление Эдмунда, помощника с псарни, он сообщил Ричарду, что с одной из ферм пришла женщина с новостями о собаке, загубившей овцу. В те дни мы разводили много овец; почвы на полях были слишком влажными для иного пользования.

Помедлив, Ричард поставил свой бокал и спросил?

– А чья эта собака?

– Она не знает, господин, – Эдмунд покачал головой, – обнаружила только, что эта псина носится вокруг, пугая все стадо. Она просила вас поскорее приехать.

Ричард быстро вышел. Местные жители частенько приходили к нам и рассказывали о своих печалях. Ричард был щедрым хозяином, давал им зерно в неурожайные годы и разрешал вырубать деревья для ремонта домов. В Падихаме жили две сотни семей, и с тех пор как мы поселились здесь, приходилось решать столько же проблем.

– Зачем вы едете в Йоркшир? – спросила моя мать Томаса.

Она старательно изображала радушную хозяйку, с удовольствием намекая на мою несостоятельность в этой роли.

– Я еду на судебное заседание. Великопостные ассизы[10], – ответил Томас.

– Какое-то судебное разбирательство?

Поленья в камине затрещали, разгоревшись с новой силой. Я задумалась, надолго ли Ричард уехал; день клонился к закату, и за окнами скоро стемнеет.

Томас неловко сменил позу.

– Разбирательство убийства, – тихо произнес он, – обвинение выдвинуто против одной женщины, по имени Дженнет Престон.

Я слегка напряглась.

– Вы знаете ее? – спросила я.

– К несчастью, очень хорошо. – На его скулах проступили желваки. – Она долгие годы работала в нашем доме, но со времени кончины моего отца никак не может оставить нас в покое. Мы предоставили ей помощь и поддержку, но она, неблагодарная, требовала все больше и больше.

– И в чьем же убийстве ее обвиняют?

– Ребенка.

Нас с матерью ненадолго объединило общее потрясение.

Томас мрачно уставился на языки пламени.

– Вы отстаиваете ее невиновность?

– Невиновность? – Томас резко взглянул на меня. – Ее вину. Она виновна в смерти сына другого слуги – младенца, ему еще и года не было, – жестоком и бессердечном.

Перед моим внутренним взором вдруг всплыло нежеланное воспоминание: застывшее тельце, два ряда крошечных ресничек, которые уже никогда не откроются. Закрыв глаза, я отогнала это видение.

– Почему же она решилась на это? – спросила я.

– Потому что ревнива и завистлива, – отрывисто произнес Томас, – ей не удалось совратить Эдварда, поэтому она забрала у него с женой самое дорогое. Она ведьма.

– Еще одна ведьма? – Моя мать резко подалась вперед, явно смутив Томаса. – Вы разве не слышали о последней гостье Рид-холла?

– А откуда вы знаете об этой гостье Рид-холла? – удивилась я.

– Мне Ричард рассказал. – Она пренебрежительно передернула плечом.

И жестом, и тоном она подразумевала, естественно, что он охотно разговаривает со своей тещей о всех важных делах. На самом деле она умела вытягивать сведения из людей, мгновенно улавливая их нерешительное или случайно брошенное замечание, и тогда уж принимаясь изводить их, точно собака, гоняющая овец. Ричард не стал бы сам рассказывать о деловых планах своего друга в графстве; должно быть, моя мать уже слышала об этом от кого-то другого и наверняка сумела задать нужный ей вопрос, пока он был занят и отвлечен другими делами.