В лагере лисовчиков,17 стоящих совсем недалеко от посада, заметили это безобразие. Не прошло и пяти минут, как из леса выехала полусотня, не успев распрячь коней, и бодрой рысью направилась к разгорающимся пожарам. Всадники были прекрасно различимы от ворот, но находящиеся среди посадских строений люди их не видели, поскольку выдающаяся вперед башня закрывала обзор. У Ивашки, праздно наблюдавшего за разгорающимся пожаром, ёкнуло сердце. Он тотчас вспомнил слова Долгорукова “при мне будешь!”. Князь приказал, приблизил, а он, выходит, опять оплошал! Да что же не везет-то так!

Парень по-разбойничьи свистнул и что есть мочи припустил к посаду, стараясь опередить скачущих всадников и предупредить княжеских стрельцов о приближающейся опасности. Лисовчики заметили его. От полусотни отделились двое казаков и намётом поскакали к пареньку, опасаясь огненного боя и забирая чуть в сторону от монастырских стен.

Ивашка бежал изо всех сил, пот заливал ему лицо, скуфейка слетела с головы и упала куда-то в придорожную пыль. До серых бревенчатых срубов было рукой подать, когда писарь понял – не успевает. Топот копыт и конское сопение раздавались уже совсем рядом. Он обернулся через плечо, и дорога мгновенно ушла из-под ног, перевернулась. Мальчишка кубарем покатился в кусты, и в тот же миг от околицы гулко жахнуло. Над головой запели, засвистели незнакомые птахи, конь одного из преследователей тоскливо заржал и на всем ходу грянулся оземь, придавив собой седока.

Ивашка от страха попытался подняться на ноги, но кто-то крепко схватил его за одежду. Завизжав, он поелозил на спине, царапая до крови кожу, побарахтался, но не смог освободиться от преследователя. Мальчик напряг все свои силы и рванулся, чувствуя, как расползаются по швам новые порты и трещит сорочица. Над головой еще раз грохнуло, засвистело, и со стороны посада на дорогу выскочила хорошо знакомая писарю княжеская сотня. С улюлюканьем и свистом, пригнувшись к гривам, сабли на отлёт, на полном скаку изменников атаковали дети боярские, настигали и безжалостно рубили. Над всем посадом, отражаясь от занимающихся огнем крыш, разносился лязг оружия, ржание коней, сливающиеся воедино воинственные кличи и предсмертные крики.

Оглянувшись назад, Ивашка рассмотрел поймавшего его злодея. Им оказался ивовый сук, зацепившийся за лямку и не желавший отпускать добротное сукно. Дёрнувшись сильнее, писарь окончательно распорол штаны. Освободившись, он вышел на дорогу к стрельцам, поддерживая руками порванную одежду.

–Посмотри, Игнат, твой заяц нашёлся.

–Как есть заяц! Кричу ему “ложись, ложись!”, а он, прет, как оглашенный, а потом порскнул в кусты. Я даже глазом моргнуть не успел…

–Ты откуда явился такой красивый и без порток?

Окружившие писаря краснокафтанники взорвались неудержимым хохотом. Звонче и заразительнее всех смеялся тот самый Игнат – совсем молодой паренек с пушком вместо усов над верхней губой. Опершись на свой мушкет, он выгибался назад всем телом и запрокидывал голову так, что стрелецкая шапка норовила свалиться с вихрастой головы. Стрелец подхватывал её рукой, прижимал к макушке, тряс русой шевелюрой, и в такт смеху на его худой груди подрагивала берендейка – перевязь с подвешенными к ней деревянными, оклеенными кожею трубочками для пороха и пули, потребными на один заряд.

–Ты, малец, Игнату в ноги должен кланяться, – покручивая ус, произнес седовласый десятник, когда смех стих. – Это он срезал твоего обидчика, чтоб тот тебя саблей не срубил!

Ивашка смотрел растерянно на десятника, на Игната, на задержавший его ивовый сук, что не дал выскочить на дорогу под пули и копыта идущей в атаку кавалерии. Губы против его воли растянулись в глупой улыбке. В голове радостно пульсировала единственная мысль: “Жив! Господи всемогущий, жив! Хорошо-то как, Господи!”. Испуг и напряжение сменились странной истомой, окутавшей всё тело теплой, мягкой ватой, пространство вокруг него закружилось в стремительной карусели. Писарь не заметил, как пелена вокруг него сгустилась и накрыла с головой, будто он улетел в осеннее темное небо.