- Блин, а далеко ехать? – спросила у непонятно кого.

Уже садилось солнце, а я только залазила в машину, двигаясь для того, чтобы свекровь Ульки тоже поместилась между мной и ещё кем-то из родственниц – я и имени их не запомнила. Ну не укладываются в моей ветреной голове такие сложные имена.

- А Ульяна? – обернулась, когда мы выехали из-за ворот.

Сестринская свекровь мне улыбнулась и покивала, что-то приговаривая на хинди. Они тут так часто качали головой. А эта что-то успокаивающее говорила, чтобы я не волновалась. Вот что-что, а люди тут невероятно добрые. Хоть кто-то бы мне не был рад, что я приперлась к ним на целую неделю. Наоборот, так радовались, коленки щупали в знак приветствия и уважения, улыбались, говорили много. Но только женщины – мужчинам здесь такого нельзя было, хоть им и было интересно.

Через час мы остановились у какого-то то ли ресторана, то ли гостиницы, вокруг которой была целая толпа народу, приветствовавшая нас, и вакханалия продолжилась – четверо каких-то смутно знакомых мне мужчин тащили над моей головой…

- Что это за дичь? – я даже сама себя не слышала из-за криков толпы.

Или они снова пели? Ну ладно, я иду под «навесом» на палках, меня ведёт свекровь сестры, а после…

- Ахренеть сколько народу, - выразилась я.

Но самый цимус был в зале. Огромном, с кучей светящихся оранжевых фонариков на потолке, тканевыми, будто шатровыми стенами, рядами кресел у сцены, длинными столами с едой и людьми её раздающими, а ещё в подобных моему платьях танцовщицами индийских танцев где-то в центре зала.

- Танцевать не буду, - пробурчала я, - могу только Катюшу спеть. И то не за бесплатно.

И тут меня резко повернули в незаметную комнатку слева, убрали «навес» и поставили перед кучей неизвестных женщин. Сперва недовольных и презрительных, а после я могла лицезреть как на их лица медленно наползало удивление.

- Не, Катюшу тоже передумала, - развернулась я, после чего втемяшилась в низкую и полноватую Улькину свекровь и едва не сбила её с ног, - поедем-те обратно. И вообще, где Ульяна?

Меня повернули обратно в четыре руки – оказывается сзади уже подошла ещё одна женщина. Эта была сильно улыбчивой, взволнованной и неожиданно милой.

- Come with me, honey, - мягко повела меня куда-то она.

Я помотала головой.

- Э, нет. Хани – это мёд. А я мёд не ем. Не люблю его вообще, - объясняла ей.

Тем более на английском она тоже говорила криво. А я ещё кривее! Тогда может не надо?

- Come, - повторяла она, - sweet… White… hair.

И дальше она уже указывала пальцем всем остальным, начавшим подниматься прямо с пола, на котором хоть ковер был. А то Улькины родственники прямо так садились. Особое извращение было с нанятой прислугой – тем это делать нельзя было. Ни за стол садиться, ни на диван какой-нибудь. Только пол. Но и остальные здесь кто готовил на полу, кто просто так восседал. Попробуй на холодном мраморе жопу поморозь, ага.

- Мне хана, да? – шагала вслед за этой новой знакомой я, - если что, я против всего и всех. Особенно против того, куда вы меня там ведёте.

Вот так и знала! Мы вышли из-за тканевой стены на сцену, напротив которой уже выстроилась толпа с камерами, помимо лупящейся на меня толпы с кресел и от столов с раздачей еды.

- Да не такая уж я и раскрасавица, чтобы меня на сцену прям, - сглотнула я, - да ещё и под свет софитов, - из меня вырвался нервный смешок.

Тем временем я уже оказалась с одной стороны двухместного бархатного диванчика по центру этой самой сцены, мне в руки сунули какой-то конверт, а та самая женщина встала ровно за моей спиной, положив руки на плечи и улыбнулась, пока я пыталась проморгаться от вспышек на фотокамерах впереди.