Джон-Грейди уже добрался до первого пролета лестницы, когда его нагнал высокий худой человек и что-то ему сказал. Джон-Грейди обернулся, чуть согнувшись. В потемках, может быть, и не заметят, что нож он выбросил. И не поймут, что он еле стоит, истекая кровью.

Ven conmigo[113], сказал высокий. Está bien.

No me moleste[114].

Темные ярусы тюрьмы уходили к темно-синему небу. Вдалеке залаяла собака.

El padrote quiere ayudarle[115].

¿Mande?[116]

Высокий зашел спереди, остановился.

Ven conmigo, повторил он.

Это был человек Переса. Он протянул руку Джону-Грейди, но тот сделал шаг назад. Его сапоги оставляли мокрые, темные следы. Сейчас вспыхнут огни. Сейчас завоет сирена. Он повернулся, чтобы уйти, но колени стали подгибаться. Он упал, затем поднялся. Телохранитель Переса попытался помочь ему, но Джон-Грейди вырвался из его объятий и снова упал. Все вокруг плыло, кружилось. Джон-Грейди уперся ладонями в землю, чтобы подняться. Кровь капала между его вытянутых рук. Стена, казалось, рушится, наваливается на него. Приближается темное небо. Джон-Грейди упал на бок. Тогда человек Переса наклонился, поднял его и на руках понес через двор к домику своего хозяина. Он внес его, захлопнул дверь ногой, и тут завыла сирена и вспыхнули прожектора.

Джон-Грейди проснулся в кромешной тьме. Он находился в каком-то каменном мешке, где пахло хлоркой. Протянул руку, пытаясь понять, что вокруг, и тотчас его пронзила боль, которая словно выжидала, пока он пошевелится. Джон-Грейди опустил руку, повернул голову. В темноте светилась узкая полоска. Он прислушался. Стояла мертвая тишина. Каждый вздох резал грудь, словно бритвой. Через некоторое время он вытянул другую руку и коснулся холодной каменной стены.

Hola, произнес он.

Голос был слабым и дрожащим. Лицо исказила гримаса.

Hola, повторил он.

В помещении явно кто-то был. Джон-Грейди это чувствовал.

¿Quién está?[117] – спросил он, но никто не отозвался.

Нет, здесь все равно кто-то есть, причем уже давно. Или он ошибается? Нет, он не мог ошибиться. Кто-то явно скрывается в темноте, следит за ним… Джон-Грейди посмотрел на полоску света. Разумеется, свет выбивается из-под двери. Он затаил дыхание. Комната была маленькой. Такой маленькой, что, если тут кто-то и был, можно, хорошенько прислушавшись, услышать его дыхание. Джон-Грейди так и поступил, но ничего не услышал. Он вдруг подумал, а не умер ли он, и от этого его захлестнула та самая волна печали, какая охватывает ребенка, который собирается горько заплакать. Одновременно его пронзила такая жуткая боль, что пришлось взять себя в руки и начать жизнь сызнова. Вздох за вздохом.

Он понимал, что надо встать и попробовать открыть дверь, но, чтобы решиться на это, понадобилось немало времени. Сначала Джон-Грейди перевернулся на живот, но тотчас чуть не задохнулся от новой вспышки боли. Какое-то время он неподвижно лежал, судорожно дыша. Затем опустил руку, пытаясь достать до пола, но рука повисла в воздухе. Тогда он осторожно спустил ногу, коснулся пальцами пола и, набираясь сил для следующего шага, лежал, упираясь в кровать локтями.

Когда Джон-Грейди наконец добрался до двери, выяснилось, что она заперта. Он стоял на холодном полу, не зная, что делать дальше. Он был весь в бинтах, и, похоже, раны снова начали кровоточить. Он это чувствовал кожей. Затем он прислонился лбом к холодному металлу двери и понял, что и голова у него тоже в бинтах. Внезапно ему страшно захотелось пить. Пора было возвращаться на кровать, но, чтобы собраться с новыми силами, ему пришлось потратить немало времени.