И немедленно едва не налетел на такую же яму сам. Всплеснул руками, балансируя на самом краю, но все-таки сумел отступить назад.

– С мыслями советую быть поосторожнее, – раздался голос над головой, и мальчик завертелся волчком, пытаясь отыскать говорившего.

– Напрасный труд! – тихий смех разлетелся по лесу.

– Ты кто? – замер на месте, пытаясь определить источник звука.

Из-за сосны. Точно, из-за кривой старой сосны.

– Никто.

Или из оврага? Или в волчьей яме спрятался?

– Это как?

– А вот так… Не думай, голову сломаешь. Скажем так, не только у эльфов есть наследие предков.

– Понятно…

На самом деле, ничего не было понятно, но малыш не любил признаваться в своих недостатках даже себе, что уж говорить про таинственного Никто… Мало ли, а вдруг это очередной розыгрыш Эйалгина и его своры…

– Не розыгрыш. Это просто в тебе проснулась отцовская кровь.

Отцовская кровь… Шмыгнул носом и зло потер кулаками глаза. Он знал, что рано или поздно это случится, знал, что с его везением кровь матери останется только сонным намеком на эльфа. Но теперь-то станет все только хуже. Теперь его точно со свету сживут.

Ясное небо затянуло тучами, и на бледное лицо упала первая капля дождя.

– И что это за место? – спросил, уже вовсю всхлипывая и даже не пытаясь замаскировать слезы под следы от дождя.

– Именно то, о чем ты просил. Дверь домой. Убежище…

***

Разбудил меня возмущенный крик.

– Нет, ты издеваешься!

Голова гудела, глаза болели, руки плетьми лежали вдоль тела. В такие дни, как этот, меня обычно посещали мысли, что лучше уж вовсе не просыпаться. К чему, если все равно никаких перемен в лучшую сторону: дождь шлепает по еловым лапам, а Павлика по-прежнему нет.

– Как это называется?

Повернула голову на голос беснующегося Афиногена, размышляя о причине его гнева. Уж его-то штаны Зойка точно не могла сжевать.

Ангел-хранитель сидел на земле, подняв заднюю лапку вверх, и с несчастным видом смотрел себе под хвост.

– Проблемы? – голос со сна хрипел и булькал.

Я прокашлялась и повторила:

– Какие-то проблемы?

– У тебя совесть есть? – вместо ответа спросил Афиноген и посмотрел на меня с укоризной. – Жирный рыжий кот с крылышками? Ладно, я переживу. Я даже готов есть сырую рыбу и запивать ее прокисшим молоком! И ты себе не представляешь, до какой степени я ненавижу и первое, и второе… Я готов на многое для пользы дела… Но это…

Хранитель обреченно мотнул головой и театрально, жестом, полным трагизма, указал передней лапкой себе под хвост.

– За что?

Я только плечами пожала.

– Не знаю…

Афиноген фыркнул и отвернулся, а я, глядя на подрагивающие на пушистой спине крылышки, решила: привести себя в порядок, подоить Зойку, накормить малышку – и убираться отсюда. Плевать я хотела на Пауля Эро. Пусть только попробует показаться мне на глаза.

В отдалении проворчал что-то ругательное гром, и серое утро помрачнело на несколько тонов. Вы серьезно? Это что, гроза?

– Гру-бу-бу! – ответил мне гром, а небо прорвалось тонной воды. Проклятье, этот дождь никогда не закончится!

Оливка испуганно заплакала, разбуженная стихией, Зойка прижалась ко мне теплым боком, а Афиноген посмотрел с ненавистью, проворчав:

– Замечательно… Теперь еще и это…

Словно я виновата в том, что дождь пошел.

О том, что Павлик вернулся, мне не подсказал шорох его шагов или привычный мятный запах. Предатель и обманщик опять сумел подкрасться незаметно и негромко произнести за моей спиной:

– Я знал, что ты разозлишься, но не думал, что дело дойдет до грозы… Обиделась?

– На обиженных воду возят, – ответила я, не оборачиваясь.