– Господин Эро, я…

Начальник сморщил недовольно длинный нос и негромко, но весьма настойчиво произнес:

– Блинов, не будьте идиотом! Мне нет никого дела до вашей родословной, хотя… Сколько у вас? Четверть? Меньше?

– Бабушка из волков, – ответил Тимофей и вздохнул, проклиная судьбу-злодейку.

– А почему не в общине?

– Так тут же изгнанники и одиночки осели. Потомки тех, кого из общины выгнали. Одиночки. Кто по хуторам расселился, кто, как моя бабка, в Веселом…

Начальник удивленно приподнял брови.

– Странно, я думал, волки крепко держатся за свою кровь, – посмотрел на янтарную каплю и аккуратно спрятал ее в карман жилета, а потом повторил, когда понял, что следователь не собирается отвечать:

– Так как получилось, что за вами не прислали нюхачей?

– Зачем мы нюхачам? – признался Тимофей нехотя и несколько обиженно. – Мы к Лунным Волкам отношения не имеем. Не вышли мы рылом для Волчьей долины…

Эро яростно почесал затылок и поинтересовался:

– Я так понимаю, вы свои корни не афишируете?

Дождался утвердительного кивка, чтобы продолжить:

– Могу вас понять. И уважаю ваше право, поэтому давайте так. Я сделаю вид, что не понял причины вашего страха, а вы мне подробно легенду о золотых колокольчиках расскажете, а то в моем распоряжении только «Мифы и легенды степных волков» были… Вижу, вам тоже знакома эта книга?

Блинов криво усмехнулся.

– Не жалко вам времени было на такую ерунду?.. А колокольчики, что ж… Они колокольчики и есть. Знак луноликой Койольшауки. Вы не подумайте, господин Эро, моя семья к жертвоприношениям не имеет никакого отношения, да и бабка не была никогда ортодоксом…

Запоздалый страх полоснул по нервам, и старший следователь испуганно прижал к груди амулет, который носил под одеждой, не снимая.

– Блинов! – начальник раздраженно хлопнул себя ладонью по бедру. – Колокольчики!

– Простите. Говорят, богиня может убивать взглядом.

– Как василиск, что ли?..

Эро криво усмехнулся, но споткнувшись о мрачный взгляд подчиненного, поспешил извиниться.

– Не как василиск. Она так прекрасна, что смертный умирает от ужаса ее красоты. И умирая, плачет от восторга. И если этот восторг искренен – то слезы эти превращаются в капли прозрачного янтаря, а если неискренен, то… – Тимофей сглотнул. – В общем, не остается от тела следов.

Умирает от ужаса красоты, значит. Красиво, но нелогично и вообще бессмысленно. И ничем не поможет в следствии.

– А испугались-то вы почему? – Пауль начал раздражаться, понимая, что разговор завел куда-то совсем уж не в ту степь. Да и вообще, вся эта теологическая беседа над телом мертвого пса выглядела как-то странно, словно отрывок безумного сна, но никак не часть действительности.

– А потому, что все это сказки. Ну, про слезы и остальное… в стиле «Мифов степных волков»… – Блинов доверительно наклонился к начальнику и прошептал:

– Не слезы это вовсе, а знак того, что здесь был оборотень. Очень сильный. Возможно, с каплей божественной крови. И либо он подбросил этот янтарь, – кивок на начальственный карман, – с тем, чтобы вызвать панику у местных, которые во все эти сказки верят, – покраснел, понимая, что и сам в них верит, что бы он тут сейчас ни пытался доказать, – либо это следы праведного гнева богини, и появились здесь по воле Койольшауки.

Эро удивленно приоткрыл рот, а Тимофей быстро, словно начальник собирался его перебить или остановить, прошептал:

– У волков все боги кровавые, но Койольшауки – мать всего сущего, она самая ужасная. И уж если ее колокольчик упал на землю, жди моря крови. Простите, господин Эро, я человек не суеверный, но вот это, – широким жестом обвел двор, захватив дом, сарай и обломки будки, остановив указательный палец напротив кармана, в котором Пауль спрятал янтарный камушек, – это меня пугает. Еще раз прошу прощения.