Нет на тебе ни бесчестья, ни срама —
Тебе ли стыдиться, сестрица Рухама?
Кто кровью твоею испачкан – ответит!
Так Авеля кровь лоб Каина метит.
Пылает клеймо, знак позора не спрятан:
Он в кожу убийцы навеки впечатан.
А ты свои раны по миру упрямо
Неси, не склоняясь, сестрица Рухама!
Неси, не стыдясь, свою тяжкую долю.
Мы вместе с тобой устремимся на волю.
Встань и пойдём: ни спасенья, ни чуда
Мы не дождёмся… Скорее отсюда!
От злобного воя, от гнусного хама…
Воспрянь же душою, сестрица Рухама!
Встань и пойдём! Материнский не прочен
Дом наш, и кровью порог оторочен.
Не будет нам здесь надёжного крова —
Пойдём же туда, где примут любого.
В приюте гонимых, вдали от бедлама
Рассвета дождёмся, сестрица Рухама!
Встань и пойдём! Даже в день непогоды
Там согревает сиянье свободы
Всех, угнетённых наветом и ложью,
Всех, сотворённых по Образу Божью.
Там ты посмотришь честно и прямо
Миру в глаза, сестрица Рухама!
Менахем-Мендл Долицкий
1856, Белосток – 1931, Лос-Анджелес
К Пнине
Чей взор к твоей прелести не был прикован,
Тот лунных ночей не видал озаренья.
Кто голосом не был твоим очарован,
Тот арфы и скрипки не слышал с рожденья.
Кто лик твой не видел – тот утренних лилий
Не видел в омытых росою долинах;
И кто твоих глаз не видал голубиных,
Тому небеса никогда не светили.
И вы, звездочёты, стараетесь тщетно:
Вам тайны светил не постичь ни единой,
Пока не прочтёте, как в книге заветной,
Послание звёздного неба для Пнины.
К Шуламит
Как Божья свеча – солнца луч безмятежный —
Сияет твой взор непорочный.
Как отблеск серебряный россыпи снежной,
Лицо твоё в час полуночный.
Как капли росы на соцветиях розы,
Глаза твои в свете зарницы.
И грусти ночной золотистые слёзы
Наводит луна на ресницы.
Как слава Сиона весь край наш родимый,
Так страсть грудь твою наполняет.
Там властвуют чары, там прелесть любимой
И сердце и душу пленяет.
Идём же со мной, Шуламит дорогая,
И будешь, в стране наших грёз расцветая,
Цветов её дивных чудесней.
И там, среди лилий долин, моё счастье,
Забудешь печаль, как весною ненастье,
И песней звучать станешь. Песней!
«Сион незабвенный! Отсохни, десница…»
Сион незабвенный! Отсохни, десница,
Коль я о тебе позабуду!
Пусть в яму сойду, коль душою стремиться
К руинам Сиона не буду!
Прилипни, язык, влаги жаждущий, к нёбу,
И высохни сердце от боли,
Коль слёз мне не хватит, чтоб плакать до гроба
О муках Сиона в неволе!
Пусть рухнет мой кров, пусть скитаться по норам
Я буду в лохмотьях и в горе!
Червей стану есть и покроюсь позором,
Коль слава Сиона в позоре!
Оплот мой единый! Меня неизменно
Ты греешь своими лучами!
И даже в могиле, средь гноя и тлена,
Почувствую я твоё пламя!
Нафтали-Герц Имбер
1856, Злочев (Галиция) – 1909, Нью-Йорк
Надежда[16]
Пока жар души глубо́ко
В груди еврея пылает,
И он к пределам востока,
К Сиону взор устремляет —
Пока, как из полной чаши,
Дождями слёзы струятся,
И верные братья наши
К надгробьям отцов стремятся,
Пока ещё нашей Святыни
В глазах горит отраженье,
Пока еврей и поныне
Скорбит о её крушенье,
Пока песок запустенья
Ночная буря взметает,
Пока дочь Сиона тенью
Среди руин обитает,
Пока ещё есть евреи,
Встающие в час урочный,
Оплакать прах Иудеи
Слезой молитвы полночной,
Пока ещё кровь, вскипая,
Струёй бежит в наших жилах,
Пока роса голубая
Лежит на святых могилах,
Пока в груди, как и прежде,
Еврейское сердце бьётся —
Ещё верны мы надежде,
Что благом Бог отзовётся.
Внимай же, о брат мой милый,