—
Всё там приволье, и роскошь, и чудо,
Да высылали доходы мне худо.
На пароходе в Кронштадт я пришел,
И надо мной всё кружился орел,
Словно пророчил великую долю».
Мы со старухой дивилися вволю,
Саша смеялась, смеялся он сам…
Начал он часто похаживать к нам,
Начал гулять, разговаривать с Сашей
Да над природой подтрунивать нашей —
Есть-де на свете такая страна,
Где никогда не проходит весна,
Там и зимою открыты балконы,
Там поспевают на солнце лимоны,
И начинал, в потолок посмотрев,
Грустное что-то читать нараспев.
Право, как песня слова выходили.
Господи! сколько они говорили!
Мало того: он ей книжки читал
И по-французски ее обучал.
Словно брала их чужая кручина,
Всё рассуждали: какая причина,
Вот уж который теперича век
Беден, несчастлив и зол человек?
«Но, – говорит, – не слабейте душою:
Солнышко правды взойдет над землею!»
И в подтвержденье надежды своей
Старой рябиновкой чокался с ней.
Саша туда же – отстать-то не хочет —
Выпить не выпьет, а губы обмочит;
Грешные люди – пивали и мы.
Стал он прощаться в начале зимы:
«Бил, – говорит, – я довольно баклуши,
Будьте вы счастливы, добрые души,
Благословите на дело… пора!»
Перекрестился – и съехал с двора…
В первое время печалилась Саша,
Видим: скучна ей компания наша.
Годы ей, что ли, такие пришли?
Только узнать мы ее не могли:
Скучны ей песни, гаданья и сказки.
Вот и зима! – да не тешат салазки.
Думает думу, как будто у ней
Больше забот, чем у старых людей.
Книжки читает, украдкою плачет.
Видели: письма всё пишет и прячет.
Книжки выписывать стала сама —
И наконец набралась же ума!
Что ни спроси, растолкует, научит,
С ней говорить никогда не наскучит;
А доброта… Я такой доброты
Век не видал, не увидишь и ты!
Бедные все ей приятели-други:
Кормит, ласкает и лечит недуги.
Так девятнадцать ей минуло лет.
Мы поживаем – и горюшка нет.
Надо же было вернуться соседу!
Слышим: приехал и будет к обеду.
Как его весело Саша ждала!
В комнату свежих цветов принесла;
Книги свои уложила исправно,
Просто оделась, да так-то ли славно;
Вышла навстречу – и ахнул сосед!
!Словно оробел. Мудреного нет:
В два-то последние года на диво
Сашенька стала пышна и красива,
Прежний румянец в лице заиграл.
Он же бледней и плешивее стал…
Всё, что ни делала, что ни читала,
Саша тотчас же ему рассказала,
Только не впрок угожденье пошло!
Он ей перечил, как будто назло:
«Оба тогда мы болтали пустое!
Умные люди решили другое,
Род человеческий низок и зол».
Да и пошел! и пошел! и пошел!..
Что говорил – мы понять не умеем,
Только покоя с тех пор не имеем:
Вот уж сегодня семнадцатый день
Саша тоскует и бродит как тень!
Книжки свои то читает, то бросит,
Гость навестит, так молчать его просит.
Был он три раза; однажды застал
Сашу за делом: мужик диктовал
Ей письмецо, да какая-то баба
Травки просила – была у ней жаба.
Он поглядел и сказал нам шутя:
«Тешится новой игрушкой дитя!»
Саша ушла – не ответила слова…
Он было к ней; говорит: «Нездорова».
Книжек прислал – не хотела читать
И приказала назад отослать.
Плачет, печалится, молится Богу…
Он говорит: «Я собрался в дорогу».
Сашенька вышла, простилась при нас,
Да и опять наверху заперлась.
Что ж?… он письмо ей прислал. Между нами:
Грешные люди, с испугу мы сами
Прежде его прочитали тайком:
Руку свою предлагает ей в нем.
Саша сначала отказ отослала,
Да уж потом нам письмо показала.
Мы уговаривать: чем не жених?
Молод, богат, да и нравом-то тих.
«Нет, не пойду». А сама неспокойна;
То говорит: «Я его недостойна» —
То: «Он меня недостоин: он стал
Зол и печален и духом упал!»
А как уехал, так пуще тоскует,
Письма его потихоньку цалует!
Что тут такое? Родной, объясни!