Он даже не пытался встревать в её монолог, слушал, смотрел.

Галка и до этого была стройной, а теперь стала совсем худенькой. Детская припухлость щёк исчезла бесследно, скулы заострились, зато глаза стали ещё больше и выразительней, но под ними залегли серые тени. Ключицы выпирают, а шея тонкая-тонкая. Ещё и потому что целиком открытая ‒ стрижка-то совсем короткая. Или, скорее всего, дело не в стрижке.

‒ Я знаю. Всё прекрасно знаю. Потому и попросила тебя прийти. У меня просто других вариантов нет.

Опять она замолчала, словно взяла короткий перерыв: передохнуть, набраться сил, сглотнуть распирающий горло комок, отвлечься ‒ хоть на мгновение.

‒ А зовут-то её как? ‒ поинтересовался Марат.

‒ Алина.

‒ Ясно.

Галина, Алина ‒ да-а, у Галки фантазия! Хотя красиво, конечно. Он так и сказал вслух:

‒ Красиво. И почему-то на меня больше похожа. А другая ‒ больше на тебя. Я на неё в первую очередь подумал.

Галка улыбнулась уголками губ, а потом неожиданно произнесла:

‒ Ты же заберёшь её к себе? Когда… если… ‒ и снова она не договорила до конца. Потому что ‒ страшно.

Галка с силой стискивала собственные пальцы, чуть ли не ломала, затем спрятала ладони между сжатых коленей, ссутулила плечи.

‒ Не хочу, чтобы её в детский дом забрали. Ну, там же… Не хочу! ‒ Почти выкрикнула, впилась в него взглядом, жадным, пронзительным, отчаянным, предупреждая любые его реакции, забормотала скороговоркой, почти без пауз. ‒ Марат, подожди. Не отвечай сразу. Пожалуйста, не отвечай. Вообще ничего не говори. Просто подумай. Хорошо? Подумай. Ладно? А потом позвонишь. Когда решишь. Только не сейчас. Не сейчас.

Но он, и правда, представления не имел, что делать. Только и смог ‒ кивнуть, заверить коротко:

‒ Я понял. Понял. ‒ и отвёл глаза. ‒ Пойду тогда.

‒ Да, конечно, иди, ‒ торопливо подхватила Галка, будто боялась, что он всё-таки заговорит о том, о чём она не просила, всё-таки решит прямо сейчас, и его решением окажется совсем не таким, какое она с надеждой ожидала.

А Марат не то, что решать и думать пока был не готов. Вышел из палаты, стремительно зашагал по коридору. Куда торопился? А кто его знает? Но что же теперь ‒ неспешно ползти?

Коридор, с двух сторон стиснутый стенами с многочисленными дверями, вдруг расширился в один бок, образуя нишу с двумя окнами. Возле них кадки с цветами, кресла и диванчик. На нём сидели девчонки ‒ не ушли, пережидали. Марат притормозил на мгновение, посмотрел на светленькую, Алину, а та и не заметила его. Зато тёмненькая вскинулась ‒ встретился с ней взглядом, прочитал в глазах настороженный вопрос.

Нет, не станет он сейчас отвечать. Никому. Даже себе. Потому что… нечего ему сказать. И не хочется. Говорил же уже – не готов. Лучше что-нибудь делать. Это всегда понятнее, проще, действенней. Загрузить мозги чем-то привычным: поставки, сроки, сметы, переговоры.

Он зашагал дальше, поравнялся с постом дежурной сестры, та что-то записывала в журнале, но его появление не оставила без внимания, подняла голову. Марату именно это и было необходимо.

Он ведь вернулся сюда, в родной город, не только потому, что они с Пашей решили отделиться, организовать собственное дело, существовала ещё одна причина. Отец у Марата приболел, довольно серьёзно. Вот он и приехал, чтобы мать тут не одна. Только с отцом всё закончилось благополучно, и в больничной кухне Марат теперь немного ориентировался.

‒ У Галины Рогозиной из шестнадцатой кто лечащий врач?

‒ У Рогозиной из шестнадцатой? ‒ медленно повторила медсестра, опять с интересом рассматривая Марата и, вероятно, прикидывая, какие отношения связывают его с той самой Галиной. ‒ А! У неё ‒ сам Виктор Олегович.