— Красотка растет, — чуть сощурившись, констатировала я. — Через год, Паш, замучаешься женихов отгонять.

— И не говори, — подтвердил «братик» и неожиданно влип взглядом в мою полупрозрачную маечку. Его брови медленно поползли вверх.

Я поспешила прикрыть грудь руками — сделала вид, что растираю плечи.

— Брр! Я думала, по утрам у вас теплее.

Глаза Павла почернели, приобрели странное, жесткое выражение.

— Ну пойдем уже, хватит языком чесать, — сказал он, подхватывая с плитки мою сумку.

Павел ринулся на парковку, а я и его дочь засеменили следом. Я решила не откладывать в долгий ящик попытки подружиться со своей подопечной. Тут же подхватила ее под руку и стала весело рассказывать о том, как чуть не чокнулась в поезде за трое суток. Виола вежливо поддакивала, но было видно, что мыслями она витает где-то далеко.

Пока мы шли к машине, я почти выдохлась. Оказывается, изображать родню — это совсем непросто. Довольно скоро голос у меня затрепетал от напряжения, радостные возгласы стали получаться все более фальшивыми. А Павел даже не пытался подыгрывать. Он то и дело зыркал на меня так, будто я должна ему денег, и, кажется, обреченно вздыхал.

Сев в авто, Виола тут же включила плеер, воткнула в уши наушники. Музыка в них играла так громко, что даже через дверь я могла разобрать слова песни. Но мне это было на руку. Когда Павел загрузил мои баулы в багажник, я придержала его за плечо.

— По-моему, тебе стоит быть приветливей.

— С чего это? — еле слышно спросил он.

— Еще десять минут с таким лицом — и твоя дочь догадается, что мы разыгрываем перед ней спектакль.

— Не догадается, — ухмыльнулся в ответ Павел. — Она знает, что я всегда не рад гостям. Особенно незваным.

— А меня не звали? — удивилась я.

— Конечно! Ты — седьмая вода на киселе, свалилась как снег на голову, воспользовалась моей добротой.

— А другую легенду вы с Георгием не могли придумать?

— Не могли, — отрезал он, а потом кивнул в сторону заднего сиденья. — Садись в машину.

Когда авто Павла вырулило с парковки, я тут же вошла в образ впервые вырвавшейся к морю сибирячки. Закрутила головой и почти завизжала от счастья:

— Боже мой, сколько пальм! Прямо как в кино про Италию.

Вот только Виола не обратила на мою игру никакого внимания. Она закрыла глаза и, кажется, полностью погрузилась в музыку, льющуюся из наушников. Мрачную такую музыку, тревожную.

И что мне делать? Уткнуться в окно или попробовать побеседовать с Павлом? Тот выглядел задумчивым и хмурым и на уровне инстинктов вызывал у меня неприязнь. Однако, немного поразмыслив, я ее пересилила, спросила у Павла:

— Тебе не кажется, что твоя дочь может оглохнуть от такой громкой музыки?

— Она плохо переносит поездки на машине,— сказал он. — Музыка помогает ей немного расслабиться.

— Ты уверен? То-то она бледная такая — явно от расслабленности.

Каюсь, мне до жути хотелось его поддеть. И удалось.

— По-моему, кто-то слишком много разговаривает, — процедил Павел. — Только приехала, а уже утомляешь.

— Ты тоже, знаешь ли, не подарок.

Я повернулась к Виоле. В ее лице и правда не было ни кровинки. Повинуясь странному импульсу, я вынула из уха девчонки один из наушников и воткнула его себе. От неожиданности Виола вздрогнула, распахнув глаза, уставилась на меня с огромным изумлением.

— Ого! — почти искренне восхитилась я, растягивая губы в придурковатой улыбке. — Крутая песня! Кто поет?

Виола на автомате назвала имя.

— Надо запомнить! — хмыкнула я и сделала пару танцевальных движений. — Мне нравится.

Потом я деловито притянула к себе плеер, защелкала кнопками.