Но он на это просто молчит. Смотрит перед собой, крепко стиснув челюсти. И ни слова в ответ.

Но я не отступаю, делаю еще одну попытку до него достучаться.

– Стас, ну правда, зачем это тебе? Пожалуйста, удали эту фотку.

– Я же сказал, уйдешь – удалю, – злится он.

– Я все равно не уйду…

Он мрачнеет еще больше.

– Ну и дура.

А затем включает свою ужасную музыку, видимо, чтобы я его больше не доставала.

К Меркуловой он заходит вместе со мной. Полина встречает нас у дверей.

– Привет, – здоровается она как ни в чем не бывало. А мне так и хочется ей ответить, что мало ее побрили, но с каменным лицом прохожу мимо нее в гостиную.

Там – черт ногу сломит. Кругом все разбросано, стулья перевернуты, какой-то парень спит на диване. Выдергиваю из-под него свои джинсы, на полу нахожу футболку, а сумку Меркулова сама приносит.

– Проверь, всё ли на месте, – советует Смолин.

***

Всю обратную дорогу Смолин вновь пытает меня тяжелым роком. И когда мы подъезжаем к нашему двору, у меня уже голова раскалывается от басов и ударников. Выхожу – и тотчас музыка смолкает. А вслед летит:

– Эй! У тебя три дня. Если до понедельника не уйдешь от нас…

Я, не оглядываясь, шепчу под нос: «Пошел к черту!» и захожу в подъезд, не дослушав его угрозу. А вот дома… дома на меня нападает настоящая паника.

Что делать? Что, черт возьми, делать? Вариантов-то, собственно, всего два. Уйти или остаться, несмотря на его угрозы. Но уйти я не могу. Особенно вот так – как побитая собака. А если останусь… ждет меня тогда позор. Позорище…

Полдня я терзаюсь, а вечером, перешагнув стыд, звоню Олегу Хоржану:

– Привет, Олег. Ты тогда говорил, что поможешь мне, если вдруг что… Понимаешь… – начинаю я и замолкаю, не представляя, как ему всё это выложить.

И слышу в ответ твердое:

– Что нужно сделать?