Это длилось не больше секунды. А потом все прошло. Боль отпустила, и я смогла вздохнуть полной грудью. Метнув испуганный взгляд в темное окно, я украдкой перевела дух: там никого не было. Да и быть не могло. Палата дочери находилась на шестом этаже.

Отвлекая меня от пережитого ужаса, меня тихонько позвала дочь:

 — Мамуль… — Ладошка Доминики слепо зашарила по постели, ища мою руку. — Мамуль, Мара пришла, мне пора… Поцелуй меня на прощание… Пожалуйста…

Мир вокруг меня сделал кульбит и как будто растворился в темноте, оставив островок света вокруг казенной кровати, на которой умирала моя дочь. Моя кровиночка, плоть от плоти моей, кровь от крови… Могла ли Доминика знать заранее, что пришло ее время?

Грудь снова словно железными обручами стиснуло. Воздух застрял в горле, в глазах начало темнеть. Из последних сил, словно из меня жизнь утекала как песок в песочных часах, я дотянулась до дочери:

 — Маленькая моя…

Коснулась губами исхудавшей детской щечки и каким-то даже не шестым, десятым чувством поняла — я опоздала. Моей малышки со мною уже нет.

В грудь словно огромный, раскаленный до бела гвоздь воткнулся. Слепящая боль перекрыла собою все, что было вокруг, захватила меня целиком и куда-то повлекла. Последнее, что я увидела — это внимательный, испытывающий взгляд темных провалов усталых женских глаз…

3. Глава 2

Постепенно жуткая, рвущая мою грудную клетку на части боль прошла. Я снова смогла свободно дышать, вернулось зрение. Ощутив облегчение, я огляделась и…

Больничная палата растворилась в пространстве. Как и тоскливый поздний вечер прощания с моей девочкой. Не было ни кровати, ни тумбочки, ни стула, на котором я сидела возле постели Доминики. Вокруг была странная, жемчужно-белая мгла. Она светилась, будто подсвеченная изнутри солнцем, и плавно перемещалась вокруг меня. Я ошарашено моргнула раз, потом другой. От изумления с губ слетело:

 — Обалдеть… Я что, в раю?..

Я совершенно не ожидала получить ответ на свой, в общем-то риторический вопрос. Но получила:

 — Нет. Я не знаю, что такое твой рай, но определенно, это не он. А это — хэллай. Души, попадающие сюда, имеют обычно какое-то незавершенное дело, и это мешает им спокойно уйти на перерождение. Так же сюда попадают те, кто умирает раньше срока, и те, кто может оказаться полезным… Мне, моей сестре или другим богам.

Услышав эти слова, я распахнула глаза во всю ширину, ища взглядом свою собеседницу, и по наитию спросила:

 — Мара?..

Моя собеседница усмехнулась:

 — Да, обычно меня зовут именно так. А увидеть меня не старайся. Не получится.

 — Почему? — Я чувствовала себя на редкость глупо, разговаривая с клубящимся вокруг жемчужным туманом.

 — Потому что я еще не решила, что с тобой делать. И поэтому мое лицо тебе видеть рано.

Я судорожно сглотнула:

 — Но я его уже видела… Кажется…

Любопытство и холодную заинтересованность я, кажется, ощутила всей кожей. Словно его излучал жемчужный, клубящийся вокруг меня туман.

 — Да-а-а?.. И где же ты могла меня видеть? Откуда знаешь, что это была я?

 — В палате, где умирала… Доминика… В темном стекле отражалось лицо темноволосой усталой женщины с жуткими глазами.

Ляпнув про «жуткие глаза», я прикусила язык. Не знаю почему, но в голову вдруг пришла мысль: «А вдруг обидится?» Но невидимая собеседница задумчиво протянула:

 — Даже так… Хммм…

Вокруг словно похолодало. Туман стал мерцать ощутимо меньше. Будто из него ушла душа. Пока я судорожно сочиняла ответ невидимой собеседнице, возникло ощущение, что она ушла, оставила меня одну.

Подождав пару минут, я испуганно тихонько позвала: