Его неловкий выпад, мой бросок в сторону, мах ноги, рука противника дрогнула, чуть разжались крупные пальцы на рукояти ножа. Он заревел гортанно, как тур, зовущий противника в бой, и бросился прямиком на меня. Я увернулся, чуть скользнув ногой вниз, припал на колено. "Тур" развернулся и с силой попытался въехать ногой мне в плечо. Все завертелось, ноги, руки, ножи, мы покатились, сминая траву к краю каменистой площадки. Мой нож чертит кровавую полосу у него на спине, не в силах пробить с размаху кожаное полотно доспеха, разрезая тонкие завязки. Его рука с силой надавила мне на горло, из-под спины вниз улетел крупный камень. Лбом саданул ему в щеку, жаль, до виска чуть не смог дотянуться.

- Что ж ты делаешь, бес лохматый!

- То же, что и ты!

Кувырок, и я освободился из крепких объятий, заскользил и кубарем полетел вниз с уступа. Твердь следующего уступа приняла меня объятиями жгучей, пронзившей все тело боли, дыхание сбилось.

- Поймал! Не уйдет! - раздался полный торжества голос из поднебесья, и меня обхватила за талию тугая магическая петля - хорошо ты его.

- Как есть! Первый на меня налетел.

- Странно, что не сразу прирезал. Сколько они наших уже извели, никак не уймутся черти загорные.

- Не успел, я его сбросил раньше, он только чуть полоснул клинком.

- Дай, посмотрю.

- Ты сначала этого вытяни. Надо его допросить. Наконец-то будет, что предъявить командиру.

- Не что, а кого. Надоели эти бабские слухи, что пастухов вырезают демоны озера. Объявим войну с чистой совестью и сотрем с лица мира всех этих ублюдков.

Рывок, и я вылетел на площадку. Все. Теперь, точно, все. Отсюда еще никто не вернулся. Только на границе сознания пульсирует мысль, если их пастухов режут точно так же, как и наших, то кто это делает? Не они и не мы.

Значит, кто-то третий. Как до них достучаться? Тело отзывается острой болью. На плато меня выдернули рывком и с силой грохнули о серые камни. Лучше было бы сгинуть в обрыве, да теперь уже поздно мечтать о легкой смерти. Думай, Бэй, думай. Магическое лассо никто снимать не стал. Ударом ботинка перевернули спиной кверху, стянули руки моим же ремнем. Платок с лица сорван. Их всего двое, а я лежу спеленутый, словно котенок, и полным ртом глотаю песчаную пыль.

- Подъем! - удар самого пришёлся в предплечье.

Молча закрыл рот, стиснул зубы. Бьют пока только чтобы унизить. Настоящих ударов еще нет, значит, я нужен живым, уже дело. Вопрос в том, надолго ли?

- Я останусь здесь, мало ли он был не один, а ты, Дербеш, веди его в лагерь.

- Может, стоит его прямо здесь допросить? Один он был или этих чертей тут много?

- Все равно ведь не скажет, да и тебе шею неплохо бы замотать, кровит.

- Мелочи.

- Ну, смотри, ты сам так решил. Они разговорчивыми становятся только перед смертью.

Горло опоясал невидимый жгут и начал душить со всей силы. Я дернулся и повалился на землю. Дышать, сделать еще хоть глоток этого пыльного воздуха хочется с невероятной силой. Тело бьется само по себе.

- Один ты тут был? - удушающая веревка на мгновение спала, я вдохнул, что есть силы и закашлялся.

И снова он меня душит.

- Хватит, задохнется ведь, - раздался в меркнущем свете голос моего несостоявшегося осведомителя.

- Ну и черт с ним, живой или нет, какая разница, какого притащим? - лассо все же немного ослабло.

- Один я был, один, - удалось просипеть сквозь накрывающий приступами кашель.

- Видишь, какой сговорчивый стал? Веди и даже не думай ослабить путы, чтобы он тебе ни наплел. Там отдашь его командиру, пусть сам допрашивает, как сочтет нужным. И не упусти, решат, что ты с ним заодно.