Провел несколько часов рядом с Ритой, затем пересел в кресло. Проснулся с утра пораньше из-за неудобной позы и затекшей шеи, потом глазел на спящую жену.

Умылся прямо в больничном туалете, купил в аптеке зубную щетку с пастой, хоть чуть привел себя в порядок.

Можно было, конечно, поехать домой.

Вот только я хотел поговорить с Ритой обо всем, прежде чем уезжать. Вчера нормально пообщаться не удалось, поскольку она была не в состоянии, а я слишком злой на ситуацию. Но сегодня — надо.

Мне много что есть ей сказать.

Например, что она всегда может ко мне обратиться, что я по-прежнему рядом, хоть и не в качестве мужа. Пусть другом буду, а что? Многие дружат после разводов. Не такая уж плохая идея. Хотя мне, конечно, будет больно видеть ее и не быть с ней.

Еще хочу попытаться объяснить, почему я так поступил с той запиской про развод…

Стыдно звездец, но пора объясниться.

Я нахожу неподалеку от больницы приличное кафе, заказываю завтрак на вынос, кофе. Все, что Рита любит. С этим набором спешу обратно.

Утром меня уже пускают в ее палату без проблем.

Надо же, я успеваю как раз к завтраку…

Рита сидит за крохотным столиком, который находится тут же в палате. Перед ней жуткая на вид молочная каша, кусок хлеба, а рядом квадратик масла и ломтик сыра. Еще вареное яйцо, неочищенное. И конечно же, граненый стакан с коричневой жидкостью, напоминающей по виду слабый чай, куда ж без него. Все это вряд ли напоминает съедобный завтрак.

— Привет! — Она определенно рада меня видеть.

Ее улыбка такая искренняя, что чуть не сбивает с ног. Даже фонаря у ее глаза не замечаю, акцентирую внимание на губах.

Я так скучал по этой ее улыбке! Таю. Меня плющит…

Как я ей сейчас буду объяснять про мать, мнимый инфаркт, собственную трусость… Но как-то надо.

— Риточка, родная, — вырывается из глубины души. — Я тебе завтрак принес.

С этими словами убираю подальше больничный набор вкусняшек. Ставлю перед ней большой пластиковый стакан, оглашаю меню:

— Кофе без кофеина, а то мало ли что, вдруг тебе нельзя кофеин. Сделано на твоем любимом банановом молоке. Вот еще омлет с семгой и творожным сыром. Нежнятина! Блинчики с шоколадом. Ешь, солнце.

Раскладываю это все перед ней, открываю крышку на кофейном стаканчике, и палату заполняет аромат кофе.

Нахожу под столом табуретку, вытаскиваю и сажусь. Внимательно смотрю на Риту. А она снова сбивает мне дыхание улыбкой. Прям лучится!

Пробует кофе, благодарит меня:

— Очень вкусно, ты такой у меня хороший, заботливый…

Не удерживаюсь, тяну к ней руку, нежно поглаживаю пальцами здоровую щеку.

А она вдруг хватает меня за руку и легонько трется о пальцы. Ластится, как кошка.

Она так раньше часто делала. Такой привычный поступок, очень интимный и абсолютно не вяжущийся с нашей с ней ситуацией.

Развелись же вчера.

Сижу на табуретке рядом с ней, туплю, как последний олень, и даже не нахожусь, что сказать.

А может…

Догадка прошивает меня, даря искру надежды.

Может, Рита меня уже простила? Ну по факту моего приезда в больницу, заботы о ней. Я ж старался, палату платную ей обеспечил, лечение, следователя напряг, чтобы разобрался с ее делом. Поучаствовал, короче.

К тому же люди, побывавшие на краю жизни и смерти, многое переосмысливают, так сказать отделяют зерна от плевел.

Вдруг Рита уже все для себя решила?

Может, и не обязательно мне сейчас перед ней все вываливать про мать и прочее. Объяснять, почему вместо человеческого разговора тогда записку ей оставил…

Раньше мне не приходилось перед ней извиняться, что-то там объяснять. Она умная девочка, всегда сама находила компромиссы или причины, почему нам не нужно ссориться.