Радмир махнул лапищей, поди, мол, сюда. Я на всякий случай оглянулась, может, это он не меня? Кроме круглолицего мужичка, рядом никого не оказалось, но для уверенности я всё-таки поднесла руку к груди и еле шевеля губами уточнила:

— Кто, я?

Великан отвёл глаза и шумно вдохнул носом, вроде как глупость спросила. Он откинул полог палатки, приглашая войти, и продолжил смотреть: выжидающе, как-то нехорошо оценивающе. От его взгляда мороз по коже пробежал. Теперь великан показался не таким привлекательным, и океан тёмно-синих глаз не манил в свои необъятные бездны, вот ни сколечко. Внутри всё похолодело.

Хорошенькое дельце оказаться хрупкой девушке во вражеском стане. Для чего это я ему сдалась? Хоть идти было недалеко, меньше десяти шагов, но боль ниже пояса не собиралась отступать. Неужели так сильно может болеть от езды верхом? Пошагала в логово зверя медленно, в раскоряку. А этот гад давай посмеиваться, правда, не громко, не так заливисто, как в трапезной замка. Но мне этого с лихвой хватило, чтобы от стыда захотелось провалиться сквозь землю, мокрого места чтобы не осталось.

Пропустив меня, великан зашёл следом. Внутри палатки спальных мест не имелось, вместо этого вдоль по центру располагался стол, за которым на двух длинных скамьях собралось не меньше двух десятков воинов. Во главе стола, напротив входа, восседал мужчина в сером холщовом одеянии, с длинной седой бородой. Я сразу причислила его к людям не воинствующим. Даже не потому, что он был одет иначе, а просто от его тела исходило сияние как от солнца. Конечно, не такое яркое, как от небесного светила, едва заметное, но всё-таки. Ничего подобного мне ранее видеть не доводилось, и я непроизвольно разинула рот.

— Чего встала, — пробасил Радмир и слегка подтолкнул в плечо. — Садись.

По инерции сделала несколько шагов к столу. Уселась на край скамейки подальше от угрюмых воинов. Ухватив с обеих сторон за талию, Радмир продвинул меня немного. Моё бедро уткнулось в массивную ляшку воина. Голова оказалась на уровне плеча. Что ж это за племя великанов такое? Как же это я про них и не слыхивала даже? Неужели и бабушка про них не знает? Смотреть по сторонам я побаивалась, поэтому, выпрямившись струной, уставилась на свои сцепленные в замок руки. Радмир уселся рядом, намертво перекрыв любые мои попытки к побегу.

Хотя какой там. Мне и до полога этой палатки не добежать.

Между тем человек-солнце встал, его взгляд неторопливо заскользил по лицам присутствующих. Выражение глаз седобродого не выдавало никаких эмоций. Он прошелся вдоль стола, где было свободное место, удерживая перед собой пальцы сплетённые в странном жесте: указательные соединил с большими, оставшиеся распрямил веером, а затем соединил обе руки домиком и поднёс к губам. Когда он поднял руки, широкие рукава балахона оголили костлявые локти, оба предплечья до самых кистей обвивали змейкой тонкие, в палец, серебряные браслеты.

Мужчина направился в мою сторону. Хоть и свисала до пояса седая борода, на старика он не был похож. Даже если взять во внимание состояние изрядно обветренной кожи (не помешала бы ему примочка из цветков ромашки да клевера, надо будет как-нибудь посоветовать). Был он примерно той же поры, что и Кровавый Эдвард. Непонятно как в такие годы можно стать полностью седым.

Напомнил он мне монахов-отшельников, поклоняющихся древним богам. Бабушка наставляла ни при каких обстоятельствах не подходить к их жилищам. На другой стороне леса, от нашего дома в двух днях пути, попались однажды нам с бабушкой на глаза высоченные каменные башни с мрачными окнами, чернеющими под остроконечными крышами. Мы тогда ходили бессмертник искать. Как сейчас помню, разглядываем из далека странные строения, близко подойти не решаемся, а из-за спины раздаётся хриплый голос: «Заблудились?». У меня чуть сердце в пятки не ушло. Никогда не забыть мне бледно-желтое, как луна, лицо, восседающее на острых плечах. Одет человек был в серую грубо-тканную рубаху до самых пят, а зрачки у него были неестественно серые, словно туманом заволоченные. Бабушка тут же поспешила мутноглазого заверить, что дорогу домой отлично помним, да прощения за беспокойство попросила. А на обратном пути, пока мы убирались от страшного места прочь, бабушка рассказала, что каждый год в ночь Самайна обитающие в этих башнях монахи приносят в жертву невинное девичье сердце - свои божества так радуют.