Хорошо, что смотрел не только вперёд, но и под ноги, и вовремя убрал ногу, занесённую над чем-то небольшим и нежно-жёлтым, похожим на камень. Эйверт моргнул. Камень зашевелился и прыгнул в сторону густого ковра из меленьких голубеньких цветочков. Нижняя часть «камня» оказалась окрашена в насыщенно-фиолетовый. Эйверт моргнул ещё раз и разглядел выпученные глаза, лапки и пупырышки.

– Вот бездна, – пробормотал он, рассматривая затейливой окраски… жабу.

Перевёл взгляд дальше и увидел ещё одну, терракотовую с коричневым узором.

– Ква, – сказала жаба как-то очень жалобно.

– Вот бездна, – согласился Эйверт. – Ты откуда такая… красивая?

Осторожно ступая по земле, чтобы не раздавить невесть откуда расплодившихся земноводных, голубых, дымчато-фиолетовых, розовых, белых, он приближался к источнику беспорядка. По дороге с возрастающим изумлением отметил про себя разбросанные по всей оранжерее комья земли, непонятные пятна, облепившие стеклянные стены, помятые растения и цветы. Изумление сменилось холодком по мере приближения к главному украшению оранжереи – ирисам. На любовно обустроенной клумбе их… не было. Сама клумба представляла собой поле боя в миниатюре, а вместо прекрасных цветов с этого самого мини-поля и расползались разноцветные жабы. Эйверт пригляделся: да, так и было. В цвет ирисов. Вон та, нежно-розовая с золотистым разводами, сильно походила на «Рассветную дымку», а сидевшая рядом карамельно-жёлтая с зелёным брюшком – на «Милую грёзу». Обескураженно квакнув, бывшая «Грёза» скакнула в ближайшие кусты, а Эйверторн снова моргнул. В третий раз.

Надо было определенно что-то делать. Собравшись с мыслями, Эйверт вызвал парализующие чары и направил их на резвящихся на и возле клумбы земноводных. После чего обнаружил виновника бардака. Вернее, виновницу.

Она стояла в нескольких шагах от него, по ту сторону клумбы, почти у самой дальней стены оранжереи и вид имела крайне растерянный и напуганный. Это была девушка лет восемнадцати-девятнадцати, одетая в лавандовое форменное платье с серой отделкой. Беспомощно выставив перед собой руки, она перебирала заклинания, но нужное никак не подбиралось, и с пальцев лишь хаотично брызгало магией. Её длинные светлые волосы с мягким золотистым отливом растрепались, выбились из строгой ученической укладки и небрежными волнами спадали на плечи и спину. В больших глазах плескался ужас, губы прыгали то ли в попытке сложиться в нужные слова, то ли от подступающих рыданий.

– Что здесь происходит? – сурово спросил Эйверт, не представляя, как такое создание умудрилось сотворить с цветам Оклера… вот это всё.

Девушка отмерла, встряхнула руками, и магия с её пальцев перестала течь.

– Вы их… убили? – шёпотом проговорила она, опустив взгляд на застывших жаб.

– Остановил, пока не расползлись по всему саду. Это были любимые ирисы ректора Оклера.

– Ой.

– Ещё какой.

Девушка попятилась, вжалась в стену, точнее, в дверь в стене: оранжерея была сквозной.

– Не надо падать в обморок, или куда вы там собрались. Лучше объясните чётко и внятно, как называется это безобразие, и как вас вообще угораздило колдовать в оранжерее ректора?!

Эйверт чуть склонил голову, скрестил на груди руки и одарил студентку фирменным легрантовским взглядом, способным замораживать и испепелять.

– Я совсем не этого хотела! – в отчаянии выкрикнула девушка высоким чистым голосом и снова попятилась.

Эйверт демонстративно огляделся.

– А чего же? Какой курс? Кто наставник? У вас проблемы с магическим контролем, как вас вообще допустили к… Эй! А ну стойте, мы не договорили! Стой!