– Денис, меня беспокоит состояние дел в отделе коммерциализации технологий твоего управления. И работа Нины Семёновой непосредственно.

Шестаков, не поднимая головы, молча заштриховывал квадратики в ежедневнике, выстраивая каменную стену под записями совещания.

– Я попрошу тебя лично подключиться к задачам отдела. А завтра к девяти утра я жду от тебя на почту отчёт о текущем статусе проектов отдела.

– Ок, – Денис поднялся и так же молча закрыл за собой дверь кабинета.

…Ободзинский с гордостью поставил два бокала с советским шампанским и один бутерброд с колбасой на маленький круглый столик буфета Мариинки. Он был счастлив! Волшебство! Мариинский театр! «Жизель»! Первые дни нового, двадцатого первого века он встречает с самой красивой девушкой их курса! Да что там курса – всего университета! Всего Питера! Всего мира!

Лиза всё-таки успела занять столик, хотя она вышла в фойе вместе с хлынувшей толпой через раскрытые седой старушкой-капельдинером высокие, украшенные вензелями с позолотой двери неспешным шагом после начала антракта, ясно давая понять, что ей спешить некуда. Всё должно быть и так подготовлено к её приходу. А как иначе?

Её большие карие глаза в обрамлении чёрных густых ресниц, с интересом разглядывающие портьеры театра, короткое коричневое каре блестящих в свете хрустальных люстр волос, из-под которого выглядывала худенькая и такая милая шейка, которую хотелось покрыть поцелуями. Всё это сводило с ума и занимало все его мысли. Последние две недели учёбы гидродинамика и сейсмика нервно курили в сторонке, ожидая возвращения блудного сына-третьекурсника к учебникам. Предстоящая сессия в Горном университете обещала быть для Ободзинского непростой.

Несмотря на то, что он выскочил из зала за пять минут до начала антракта, таких умников, как он, в фойе хватало. В очереди пришлось постоять добрых десять минут. Сейчас очередь вилась и изгибалась за поворотом.

– Ободзинский, перестань летать в облаках. Ответь, что такое любовь? – она пригубила шампанское и лукаво посмотрела на него.

– Повышение уровня дофамина и серотонина при взгляде или общении со своим сексуальным партнёром, – чётко доложил он.

– Какой ты зануда. То есть всё, на что я могу рассчитывать в будущем после нескольких лет общения с тобой, это повышенный уровень серотонина? – она притворно сдвинула брови.

– Нет, конечно. Через несколько лет общения уровень серотонина у тебя понизится, но возрастёт уровень окситоцина в крови.

– Нет, Ободзинский, всё не так. Любовь – это когда пробегающие мимо меня твои тараканы подымают стаю моих бабочек, и они радостно летят за ними, не оглядываясь. А твои тараканы замедляют шаг, потому что им приятно бежать с таким эскортом. На ходу приводят себя в порядок, расчёсываются, принаряжаются… – она пригубила шампанское и воздушно взмахнула свободной рукой.

– …на бегу чистят ботинки и бреются… – негромко продолжил он.

– Ой, какой же ты дурачок, – она дурашливо слегка толкнула его, вновь подняв на него большие карие глаза.

– Ободзинский, ты на меня как-то странно смотришь? – она лукаво улыбнулась. – Я тебе кого-то напоминаю?

– Да, принцессу Белль… – он скованно попытался улыбнуться, но лёгкий румянец окатил щёки.

– Тогда ты моё Чудовище, – она притворно вздохнула. – Вот как меня угораздило!

Он краснел.

– Но ты мне нравишься, Ободзинский. Наверное, своими большими мускулами.

От этих слов долговязый угловатый Ободзинский краснел ещё больше. Он вспомнил свою худую нескладную фигуру, прыщи на лице, которые он утром и вечером перед зеркалом смазывал «Клерасилом». Потом – огромные прокаченные мышцы здоровяка Чекова с соседнего потока универа. Было непонятно, почему Лиза бросила широкоплечего атлета Чекиста и стала встречаться с ним.