Они не возражали.

– Лишь бы не терять слишком много времени на переходы, – заметил Финн.

Я вытащил их на улицу, и мы подошли к «Гербу скорняков». Эта пивная стоит на стыке Кэннон-стрит и Куин-Виктория-стрит, под сенью церкви Святой Марии. Мы вошли.

Только я убедился в том, что и здесь Хьюго нет, как Дэйв схватил меня за рукав:

– Идем, я хочу тебя с кем-то познакомить.

У дальнего конца длинной стойки стоял какой-то щуплый субъект в красном галстуке бабочкой. Он сделал Дэйву приветственный знак, и, когда мы подошли ближе, меня поразили его огромные глаза – печальные, круглые и лучистые, как глаза вомбата или Христа у Руо.

– Познакомьтесь, – сказал Дэйв. – Лефти Тодд – Джейк Донагью.

Мы обменялись рукопожатием. Я, разумеется, много слышал об эксцентричном лидере Новой независимой социалистической партии, но еще не встречался с ним и теперь не без любопытства его разглядывал.

– Вы что тут делаете? – спросил он Дэйва. Его изможденный, малокровный облик не вязался с резкой, энергичной манерой говорить. Он помахал Финну как знакомому. Финна почему-то никогда ни с кем не знакомят.

– Спросите Донагью, – сказал Дэйв.

– Что вы здесь делаете? – обратился Лефти ко мне.

Я не люблю, когда мне задают вопросы в упор, и в таких случаях обычно лгу.

– Заходили к одному приятелю в редакцию «Стар», – ответил я.

– К кому? – спросил Лефти. – Я там всех знаю.

– Некий Хиггинс, он там недавно.

Лефти посмотрел на меня удивленно и пристально.

– Ну ладно, – сказал он и опять обратился к Дэйву: – Вы не часто бываете в этих краях?

– А вы, наверно, укладывали спать «Независимого социалиста»?

– Строго говоря, он еще не спит, – сказал Лефти. – Там есть кому о нем позаботиться.

Он опять повернулся ко мне:

– Я о вас слышал.

Раздражение мое еще не прошло. Я не сделал промаха, не ответил, как иногда отвечают на эти слова знаменитому человеку: «Я тоже о вас слышал». Нет, я спросил:

– Что же вы обо мне слышали? – Этим вопросом легко смутить человека.

Лефти не смутился. Он немного подумал и отвечал:

– Что вы талантливы, но ленивы, а потому не работаете, и что вы исповедуете левые взгляды, но активно в политической жизни не участвуете.

Все было ясно.

– Информация правильная, – сказал я.

– На пункт первый мне плевать, – сказал Лефти. – Но по второму пункту хочу вам задать несколько вопросов. Время у вас есть? – И он поднял руку часами ко мне.

У меня кружилась голова от пункта первого и пункта второго, а также от его резкости и выпитого пива.

– Вы хотите говорить со мной о политике?

– О вас с политической точки зрения.

Дэйв и Финн тем временем отошли и уселись за столик.

– Ну что ж, – сказал я.

– Так, – сказал Лефти. – Для начала проясним положение. Какой у вас опыт политической работы?

– Когда-то я состоял в Союзе молодых коммунистов. Сейчас – член лейбористской партии.

– Что это значит, нам известно, – сказал Лефти. – Практического опыта ни малейшего. Но теоретически вы хотя бы идете в ногу с жизнью? Политическую обстановку изучаете?

Он говорил быстро и бодро, как врач с пациентом.

– Очень поверхностно, – отвечал я.

– Вы можете хотя бы объяснить, почему сложили оружие?

Я развел руками.

– Дело безнадежное…

– Ага, – сказал Лефти. – Вот этого как раз и не следует говорить. Это грех против Святого Духа. Ничего безнадежного на свете нет. Верно, Дэйв? – Дэйв в эту минуту подошел к стойке заказать еще порцию.

– Кроме попыток заткнуть тебе рот, – ответил он.

– Что вернее: вы ушли от борьбы, потому что вам было все равно или потому что не знали, что делать? – спросил меня Лефти.