Она почувствовала сильное раздражение на себя. Надо как-то собраться и вести разговор иначе. Однако легко сказать! Попробуй оставаться бесстрастной и гордой, когда внутри все кипит.

– Когда ты вернешься? Надеюсь, Новый год мы будем встречать вместе?

Услышав ее вопрос, Эд помрачнел:

– Дорогая… Тридцать первого я, безусловно, заеду поздравить тебя, но потом… Ты же понимаешь…

– Ну, конечно! Новый год – семейный праздник! – вспыхнула Бася. – Поспешишь домой к женушке?

– Я никогда не скрывал, что женат!

– Да, но это обстоятельство ты прежде не очень-то принимал в расчет!

– Прошу тебя, не надо! – довольно решительно попросил Эд. – Не надо устраивать сцен!

Ах, вот даже как: «Не надо устраивать сцен!» Да к черту психологию и тонкий расчет. Вот сейчас самое время спросить его прямо: «Что происходит?!»

– Эд, ты любишь меня?

В ответ он пробормотал что-то невнятное – мол, при чем здесь это.

Бася горько усмехнулась – его жалкий лепет мало соотносился с любовным признанием. С уст рвался второй вопрос, логически вытекающий из первого, однако как раз его задавать было нельзя. Ну нельзя женщине спрашивать мужчину об этом. Но все-таки… Бася почувствовала, будто летит с горы. В груди болело, и эта боль не оставляла места расчету и рассудку.

– Ты разлюбил меня?

Выражение лица Эда стало совсем постным, и он устало выдохнул:

– Конечно нет, дорогая! Странно, что подобные мысли вообще приходят тебе в голову!

Бася едва справилась с гомерическим смехом – что это с ним? Вроде неплохой актер, мог бы сыграть и получше. Если бы он так объяснялся в любви на съемочной площадке, режиссер явно сказал бы «не верю» и поставил ему «незачет». Вяло и неубедительно! Нет намека не то что на страсть, но даже на уважение! Но ведь было же когда-то по-другому! Бася вспомнила Венецию и едва не задохнулась от боли – какой страстью горели глаза Эда в то время, какие слова он тогда говорил…

«Разлюбил», – прозвучало, как приговор.

– Что происходит, Эд?

– Видишь ли, все это очень сложно…

Его красивое лицо, растиражированное в десятках журналов, затуманилось.

Бася почувствовала, что сейчас он скажет нечто, и ей станет еще больнее. Она внутренне сжалась.

– Ты очень дорога мне, Барбара!

Фраза была произнесена со значением, и после нее последовала пауза. «Черт побери, – ругнулась Бася. – Все-таки сколько в нем театральщины и как это фальшиво, право!»

Эд выдержал паузу – Станиславский был бы доволен – и продолжил:

– Я боюсь обидеть тебя, но, пожалуй, должен кое-что объяснить… Видишь ли, я привык быть один, ценю свою внутреннюю свободу, и мне сложно переделать себя!

«Что? – Она внутренне возмутилась. – И это говорит Эдуард, про которого болтают, будто он не пропустил ни одной юбки!»

– А как же твоя жена? – мстительно вставила Бася.

– Жена здесь совершенно ни при чем! Мы давно существуем отдельно друг от друга! И потом, мой образ жизни, моя занятость не позволяют мне связать свою жизнь с кем-то э… – он растерялся, подыскивая слова, – …серьезно. Понимаешь?

Почему-то больше всего ее оскорбило это блеянье «э…».

– Встретив тебя, я подумал, что у нас все может получиться, но не учел многих вещей…

Бася растерялась и даже не знала, что сказать.

– Прости, я потерял голову, но жизнь есть жизнь…

Какие невыразимые банальности и штампы он произносит, ужаснулась Бася. Как все это мелко и пошло… И неужели в этой дешевой водевильной сцене она играет главную роль?

С нотой подлинного трагизма Эд произнес:

– Я ничего не могу тебе дать. Наверное, я не достоин тебя!

Бася растерянно промолвила:

– Эдуард, я ничего не понимаю…