— Потому и выбрось.

— Нельзя же выбрасывать предназначенное Великой Матери, — я прижала письма к груди. — Грех такой на душу брать.

— Да какой там грех? — смотритель поморщился, перекинул ногу через лавку у стола. — Мой дядька так делал, я всю жизнь так делаю и ничего. Нет наказания. А был бы грех, наказали.

— Ну-у не всегда же наказание идет следом.

Выходит, смотритель и вырос здесь, а станция как бы по наследству перешла.

— Мне ужо семьдесят годков и что-то никак не дойдет до меня очередь. Ладно, — смотритель хлопнул ладонью о стол. Взял верхнее письмо с ближайшей к нему кучки. — Вот пойдешь в Куцики. Сразу направо свернешь, а там по тропинке минут за тридцать доберешься.

Тут же вспомнились слова кучера, мои блуждания по лесу и ведьма. Мороз пробежался по коже от воспоминаний.

— А… может… мы вместе сходим? Для первого раза. Я же ничего и никого не знаю.

— А ежли кто приедет?

— А как вы до моего приезда справлялись?

— А так, приходила Веська, я ей часть отдавал. Какую-то часть Ждан забирал. Когда самому приходилось. На лошади.

— То есть вы на лошади, а я пешком? — ну каков, а!

— Ну не думаешь же ты, что я тебе свою Рябушку доверю?

— Без лошади не пойду, — я сложила руки на груди, нахмурилась.

— Че это?

— А того это: сама заблужусь, а лошадь дорогу домой всегда найдет.

Смотритель прожигал меня недовольным взглядом, но я не сдавалась. Нет гарантии, что вновь встречу ведьму и она поможет выбраться. Судя по указателю болота в другой стороне от Куциков, но это не единственная опасность незнакомого леса.

— Я начальник, значит ты идешь!

— Вы начальник, но я леса не знаю. Я и сюда-то добралась благодаря змейке ведьмы вашей, а так бы пропала. Тропинки, которые вообще не тропинки видите только вы. Местные.

Смотритель побелел от злости, но сделать ничего не мог: я права. Отпускать одну в неизвестность нельзя. А лошадь свою жалко. Можно подумать я ее съем.

— К тому же уже вечереет, — я грустно вздохнула, сделала несчастное выражение лица. Если на него доводы разума не действуют, то, может, жалость ему не чужда.

Старик долго смотрел в окно, жевал губу.

— Ладно, но завтра с самого утра пойдешь, — он тяжело поднялся из-за стола, кинул — Прибери все, время ужина.

Я смогла скрыть довольную улыбку, ведь завтра обязательно уговорю его или лошадь дать или со мной пойти, напоминание об ужине отозвалось пустотой в желудке. Мой ужин давно уехал. Ну и ладно, голод иногда полезен для тела: сохраняет стройность и свежий ум.

С этими полезными мыслями я быстро прибрала конверты на полку под окном, перед этим красиво перевязала найденной бечевкой. Чтобы не приведи Великая не опозориться урчащим животом, пошла в зону отдыха. Я и здесь порядок наведу, пока работаю есть не сильно хочется, а потом сразу спать. Утром что-нибудь придумаю.

Я взяла шкуры со всех лавок, кроме той, где спать буду и понесла на улицу. Вдоль дома, на расстоянии метра, тянулся низкий заборчик. Зачем он здесь непонятно, ведь навеса нет, зато на него можно повесить шкуры. За ночь они вберут свежий запах леса, а днем успеют немного прожариться в лучах саны.

— Ну и где тебя носит? — смотритель недовольно заворчал, стоило войти в дом. — Ужин-то стынет.

И вправду на столе стояли две миски с похлебкой и одна с пирожками. Такой щедрости не ждала, тем не менее приятно и на сердце стало чуточку спокойнее. Пусть старик вредный, а с голоду умереть не даст. Это хорошо.

После ужина я все помыла. Взяла пирожок, салфетку и ленту вышла на улицу. Ночь быстро накрывала лес, но даже сейчас он был полон звуков. Будто и не собирается спать. Когда я развешивала шкуры приметила небольшой высокий пень, на него постелила вышитую бело-голубыми цветами салфетку сверху положила пирожок и ленту.