Грубовато взяв под руку, он оттаскивает меня подальше от таращащихся на нас парней.

— Что опять на тебя нашло, Олесь? — понизив тон, раздраженно спрашивает Страйк.

— Ничего не нашло, — трясу головой, запахивая куртку на его груди. — Застегнись. Холодно. Я утром за тобой вернусь. Не обижайся, мне, правда, очень надо.

— Именно сегодня? Сейчас? — в темных глазах вспыхивает гнев, губы упрямо сжимаются. — Не поедешь никуда. Ясно? Иди в дом. Позже разберемся.

— Не пойду, — качнув головой, твердо припечатываю я. — Пожалуйста, давай не будем ругаться. Я же по-хорошему прошу.

— Ты можешь по нормальному объяснить, что произошло? — немного смягчившись, Кравцов берет меня за плечи и привлекает к себе. Даже обнять пытается, с беспокойством всматривается в мое лицо. — Девчонки обидели? Так я с ними быстро разберусь.

— Нет, — шмыгнув носом, я отвожу взгляд в сторону. — Мама попросила приехать.

— Смеешься? Это причина, по-твоему? — снова закипает Кравцов, помрачнев, как грозовая туча. Не удивлюсь, если молнией шарахнет. — К маме захотела? На ручки? Тебе пять лет, Олесь?

— Двадцать, — едва слышно отвечаю я, внезапно вспомнив, что свой день рождения я тоже с родителями отмечала. Но тогда весомая причина была. Они еще не знали, что я с общаги съехала. А сейчас получается, что без повода Кравцова бросаю.

— Вот именно, — бросает он сквозь зубы. — Дурить прекращай, Лесь.

— Не дашь машину, вызову такси! — угрожаю я, повышая голос. Тоже мне диктатор нашелся.

Убрав руки, он отступает назад. Какое-то время сверлит мое лицо взбешенным взглядом, пытаясь прощупать мою решимость. Боковым зрением замечаю, как оторвавшись от кучки наблюдателей, к нам направляется Вадик Смоленский. Не прогадали с выбором засланного казачка. На роль переговорщика он больше всех подходит.

— Ребят, из-за чего сыр-бор? Может, помощь нужна? — любопытствует припозднившийся гость.

— Мне уехать нужно, а Саша машину не дает, — жалуюсь без зазрения совести. Страйк скрипит зубами, глядя на меня, как на исчадие ада.

— Давай я отвезу? — предлагает Вадик, вопросительно посмотрев на друга. — Ты не против, Сань?

— Валите куда хотите, — огрызается Кравцов, задерживает на мне злющий взгляд, словно собираясь что-то сказать, но передумав в процессе, он резко разворачивается к нам спиной и молча уходит к парням.

Переглянувшись, мы с Вадиком синхронно вздыхаем и топаем к его машине. Забравшись на переднее сиденье громоздкого «Патриота», убитым голосом говорю Смоленскому адрес, и он удивленно присвистывает:

— Так это близко. Семнадцать километров рисует.

— Ага, — отрешенно киваю я.

— Странно, что Санек машину зажал, — недоумевает Вадим, заводя двигатель.

Я ничего не отвечаю, уставившись в окно. На дружескую беседу нет ни сил, ни настроения. Смоленский интуитивно это чувствует и не лезет ко мне с лишними вопросами. Какое-то время мы едем в тишине. Я потихоньку отогреваюсь, постепенно успокаиваясь и настраивая себя на позитивный лад. Кравцов, конечно, вспыльчивый, но, слава богу, отходчивый и не злопамятный. С похмелья ему будет не до обид, а я пожалею, подлечу, и он быстро сменит гнев на милость.

— Может, музыку включить? — интересуется Смоленский.

— Нет, не надо. Голова болит.

— Ты не обижайся на него, Лесь. Он сам два дня назад узнал. Нам тоже только сегодня сказал, — внезапно выдает Вадим. Повернув голову, я вопросительно смотрю на Смоленского. — Не хотел трепаться раньше времени, ждал, пока Маковецкий согласует. График операций заранее составляется, а уговор был до мая. Мог ведь и не отпустить.