Что касается парней... Это целая история и не совсем приятная – по крайней мере, для меня; я привела домой своего парня один-единственный раз в одиннадцатом классе, и всё закончилось тем, что уже на следующий день он звал на свидание мою двоюродную сестру – и разница в возрасте не в его пользу Сашу нисколько не смущала. С тех пор Вселенная словно начала стебаться надо мной, потому что все кавалеры, которые проявляли ко мне интерес, теряли его, стоило им только увидеть мою сестру. Сначала было обидно, но потом я смирилась с тем, что мне до скончания веков придётся жить в тени Мирославы, потому что её точно не переплюнуть. А позже, когда поступила в институт, я стала обращать внимание только на учёбу, и на личную жизнь забила окончательно.

Да и какой в этом смысл, если парня невозможно познакомить с роднёй без последствий?

Но в моей жизни было и светлое пятно – это Кира.

С Кирой Скориной мы познакомились через пару месяцев после моего совершеннолетия – когда я налетела на тяжёлую железную дверь подъезда и треснула ею входящей внутрь девушке по голове. Чувствуя вину, я продолжала извиняться перед ней до самой её квартиры, а после, прикладывая к собственной голове лёд, она полтора часа меня же отпаивала ромашкой и выслушивала жалобы на жизнь и несправедливость. Девушка вполне оправдывала свою фамилию – быстро ходила, успевала учиться и филонить и посещать несколько секций сразу; помню, как я высмеивала её быстрое остывание к очередному занятию: она могла две недели ходить в балетный класс, а на следующий день с лёгкостью променять её на художественную школу.

В её жизни чего только не было помимо балета и художки: и сноуборд, и гимнастика, и танцевальная школа, и стрельба из лука – были даже скалолазание и паркур – но она по-прежнему не могла понять, чего ей от жизни-то хочется. Я, конечно, поддерживала любой её выбор, но в тайне радовалась, что сама слеплена из другого теста – мне нравится сидеть дома в тишине и просто заниматься любимыми вещами под настроение: сочинять истории о прохожих, смотря в окно, читать книгу, писать стихи или просто валяться на кровати, предаваясь... нет, не любви, а мечтам.

Естественно, мой заурядный образ жизни не устраивал Киру, и каждый раз, как она меняла занятие, нередко тащила меня с собой – именно поэтому у меня сломан палец на ноге, зажившая трещина в запястье, перелом правой малоберцовой кости и куча вывихов, растяжений и обновляющихся гематом. Не то, что бы я была неуклюжей, просто не всем людям удаётся стать на «мостик» с первого раза или продержаться десять минут в позе лотоса, например, из которой Кира меня разворачивала буквально силой, потому что у меня затекли ноги. Она постоянно помогала мне справляться с нужными заданиями и поэтому нередко получала в награду синяки. Самое смешное то, что это её нисколько не останавливало – моя неспособность научиться чему-то или нежелание в чём-то участвовать; она была уверена, что мы обе просто плохо ищем самих себя, но однажды всё изменится, и уже не будет никаких проблем. Но чаще всего мы с ней просто покатывались со смеху от курьёзных ситуаций, в которые попадали – а их случалось немало.

– Ада, иди завтракать! – зовёт тётя, и я на автомате подскакиваю.

Да, моё имя – это вообще отдельная тема; мама назвала меня так из-за его значения – «украшение» – но охочие до издевательств дети думали иначе. В школе меня часто дразнили: называли «Адом», «исчадием Ада», «Адским днём» – особенно, если день выдавался тяжёлым – и я частенько возвращалась домой в слезах. К пятому классу мама уже и сама была не рада своему выбору, но в шестом я довольно резко отказалась от её предложения поменять имя, потому что поняла, что чем больше меня оскорбляют, тем сильнее я становлюсь. Это всё равно, что каждый день понемногу обрастать новым слоем кожи, становясь непробиваемой. Так что к выпускным экзаменам в девятом классе я уже наизусть выучила все свои прозвища, потому что нищие на фантазию одноклассники не могли придумать ничего нового, и от меня отстали, так как попросту не могли больше вывести из себя. Я была так счастлива оттого, что теперь могу наслаждаться покоем, хотя воспоминания о моём детстве, проведённом в «окопах», заставляли морщиться.