– Как скажешь, Пичи.

– Ты же знаешь мою маму. Единственное, что она требует, это чтобы свадьба состоялась в такое время, когда все носят одежду с длинными рукавами.

– Правда? Это все, что она требует? – пошутил Ники.

– Пусть и она получит удовольствие. Один Бог знает, как долго она ждала этого.

– Я не поленился и съездил в Уортон, поглядел на тамошние новостройки, – признался Ники.

– Правда?

– Я думаю, тебе очень понравится. Домики такие милые. Много места на задних двориках. Ну, для детей и пикников. Крепкие деревянные заборы. Можно покрасить в любой цвет или проморить под сосну или красное дерево, что угодно. Можно даже пустить вьюнок. И для садика хватит места. Как у тебя с садоводством?

– Мои помидоры похожи на помидоры, – заверила его Пичи.

– Хорошо. И готов поспорить, что соседство там из лучших.

– Наверное, молодожены, как мы.

– Наверное.

Пичи обвила Ники руками:

– Я так счастлива.

В окошке появился заказ. Ники рассовал бутылки по карманам и подхватил пакет с сэндвичами. Пичи вскочила на раму, и они покатили через мост к парку Фэйрмаунт, потом свернули и через Сад азалий направились к «Фонтану морских коней».

Институт искусств, величественное белое здание из песчаника, рядами огромных окон обозревавшее сады, подсвечивалось изнутри, делясь огнями с зелеными лужайками.

– Эй, наша скамейка свободна, – обрадовалась Пичи, хватая Ники за руку. – Это знамение: то самое место, где я сказала «да».

Ники поцеловал ее.

– Все к нам расположено.

– Я надеюсь.

– Так и есть, не сомневайся.

– У меня бывают мрачные мысли, все кажется, что-то пойдет не так. Не знаю, откуда они приходят. Просто приходят, и все. Понимаешь?

Пичи оборвала свисавшую нитку на юбке.

– Ну так избавься от них.

– Это не так легко. Я беспокоюсь о нас. А ты такой легкомысленный.

– Ты о чем это? Ты же моя девушка.

– Я знаю. И кольцо это подтверждает. – Она подняла руку и покрутила кольцо, украшенное бриллиантом. – Но вы, мистер, слишком уж дружелюбны с девушками.

– С какими девушками?

– А вот с этой Стеллой Корелли.

– Каллой Борелли.

– Ага, с ней. Между вами какие-то искры проскакивают.

– Какие искры! – Счастье, что Пичи не умела читать мысли, иначе она прочла бы, что Калла Борелли как раз сейчас танцует в лобной доле его мозга в одних трусиках. Ники открыл газировку и протянул одну бутылку невесте, отпил из другой. – Никаких искр нет.

– И не надо. Мой отец однажды изменил маме, и это оставило шрам.

– На тебе или на ней?

– На обеих.

– Я тебе верен, Пичи. Верен тебе.

– У меня нет свидетельств обратного. Но не испытывай меня. Я не для того прошла такой долгий путь, чтобы ты взорвал нас, как динамит в канализационной трубе.

– Никаких взрывов, мне хватило их во Франции. Но я надеюсь, тебя утешает мысль, что твои отец и мать с достоинством решили свою проблему.

– Почти. До суда дело не дошло, но…

Ники расстегнул воротник, чувствуя, что воздух отчего-то не выходит из трахеи.

– До суда?..

– Мама, может, и выглядит скромницей…

Ники еще глотнул газировки. «Скромница» – последнее слово, которое он употребил бы в описании будущей тещи. На самом деле к любым определениям надо было приставить «не» – неделикатна, неподъемна, немилосердна. Сущий молот для забивания свай.

– Но стоит бросить моей мамочке вызов, – продолжала Пичи, – она сражается, как дикий аллигатор. Заляжет на глубине и, когда ты ее меньше всего ожидаешь, откроет пасть и слопает.

– Что это значит? – пискнул Ники.

– Она проведала, где живет папенькина пассия, и навестила ее. Когда та женщина открыла дверь, мама сняла туфлю и стала бить врагиню по голове.