Уже расположившись в каюте, Кратов поднял вопрос о том, помнят ли они что-нибудь из своего прошлого и как они попали сюда. Гэрриоун признался, что ничего, кроме отдельных обрывков не связанных друг с другом воспоминаний и фраз, не смог восстановить в памяти. Ясер признался, что вспомнил отдельные эпизоды из своей жизни, но понять точную хронологию так и не смог. Он помнит обрывки детства, когда он был маленьким ребенком в большой семье. Помнит красивую природу. Горы, утопающие в зелени, бурлящие реки, свободу и простор. Помнит что-то из более поздних лет, но что и когда случилось, не имеет понятия.

Следующая ночь не принесла облегчения. Кошмар стал отпечатываться в памяти, словно на пленке, сквозь темную завесу стали проявляться очертания и образы. Смазанные, нечеткие, полные ломаных линий, расплывающиеся при фокусировке, своим хаосом они дополняли звуки, заставляя сердце цепенеть. Черные пальцы тянулись к нему с мольбой, обещая проклятие. Сгорбленные силуэты сжимались в точки, пытаясь избежать неотвратимого. Тонкие стебли хрупких ног подламывались, пытаясь сделать отчаянные шаги к спасению. Там были лица, но он не мог их запомнить. Только рты, извергающие рыдания и крики, глазницы, сверлящие ненавистью. Он хотел убежать, но черный плотный воздух крепко держал его в своем капкане. Его руки бесполезно скребли шершавый бетон, пытаясь развернуть непослушное тело безвольной марионетки. Ноги вросли глубоко в сырую землю, уцепившись корнями в кости и гнилую плоть. Он боялся дышать, словно его дыхание оскорбляло их, как и биение сердца, отбивающего такт безумному хору. От каждого их слова веяло холодом и тленом. Они хотели, чтобы он взглянул на них, чтобы он увидел их и запомнил. Он всматривался в их лица. Но запомнил только одно.

Лицо маленькой девочки лет шести, перепачканное грязью, словно она не мылась уже несколько месяцев. Пухленькие губки чуть выдавались вперед, создавая впечатление обиженной серьезности. Небольшой курносый нос с темным пятном на кончике. Растрепанные черные волосы, словно спутанный моток проволоки вокруг. И взгляд карих глаз, смотрящих с недетской серьезностью и пониманием. В этом взгляде отражалась обреченность существа, жизнь которого не успела начаться. Цветка, который растоптали, не дав ему расцвести. Загнанного в угол истощенного зверя, которому больше некуда бежать. Этот взгляд бросал последний вызов, принимая свою участь, но не сдаваясь на милость победителя.

Этот образ преследовал его. Кто она? Почему именно ее лицо отпечаталось в его сознании? Эти мысли терзали его весь следующий день, вытягивая смутные воспоминания, которые не желали обретать четкие формы.

В этом месте он был не всегда. Там, за стенами станции, у него была другая жизнь, совсем другая. Его окружали другие люди, и он для них что-то значил. Он был кем-то, но кем? Кратов вспомнил, что такое семья – была ли она у него? Может, эта девочка – его дочь, или просто ему отпечаталось в памяти не по-детски серьезное лицо совершенно незнакомого ребенка. Как он попал сюда? Почему? Как бы он ни пытался вспомнить, память не спешила раскрывать ему этих секретов. Казалось, что нужные мысли и воспоминания близко, стоит только приложить немного усилий, и все кристаллизуется, станет предельно ясным и понятным. Что он вспомнит все. Но при малейших попытках сконцентрироваться, образы разлетались, словно стая птиц при виде хищника. Это состояние раздражало его и изматывало. Время контакта с пультом управления давало небольшую передышку, но, как только связь исчезала, пытка начиналась снова. Он мечтал слиться с местом своей работы, больше никогда не отрываться от простого и незамысловатого процесса. Чтобы этот нестерпимый гул неоформившихся воспоминаний не изматывал его спутанного сознания. Но каждый перерыв Ясер выводил его из спасительного транса, отстраняя от пульта.