— Папа строгий, — привираю частично… и вжимаюсь в кресло, насколько это позволяет указательный палец Чумы, подцепивший нагрудный карман моей рубашки. — Что ты делаешь?!

— Записывать буду, — Он крутит у меня перед лицом шариковой ручкой, без позволения взятой из моего же кармана. — Ты так подробно всё распланировала. Боюсь что-то забыть.

Решаю не обращать внимания на ехидный голос. Есть у меня одна задумка. Мне же лучше, если он всё выполнит в точности.

— Ты сказал «заехать». Я так понимаю, машина у тебя имеется? — перехожу на деловой тон.

— Спортивная, — гордо кивает Чума, что-то сосредоточенно чиркая на салфетке.

— Отлично. Предварительно сгоняй на автомойку, если есть необходимость.

— Обязательно.

— Ещё цветы нужны, — продолжаю осторожно, поражаясь его внезапному смирению.

— Какие?

— Тюльпаны.

— Цвет?

— На твой выбор. И побриться бы тебе… — произношу, разглядывая колючую даже на вид щетину.

Чума медленно отрывает взгляд от салфетки, глубоко втягивает воздух...

— Ещё пожелания будут? — обжигает льдом на выдохе.

— Футболку смени, — решаюсь добавить после недолгих сомнений. Но, видя, как хрустит в его кулаке ручка, быстро добавляю: — Всё!

Чума двигает ко мне салфетку, исписанной стороной книзу.

— Проверь, ничего не забыл?

— Конечно… — решаю не испытывать удачу, и… осекаюсь, глядя его художество.

На бумажной поверхности во всех анатомических подробностях нарисован мужской детородный орган.

— Посмотрела? — злобно выпаливает он, выхватывая у меня салфетку, и разрывает рисунок в клочья. — Вот тебе, Кристина, мой ответ! Иди-ка ты на хрен.

7. Дай мне нежность

Антон

— Ну, и придурок же ты! — во вздохе Каштанки мается паника, и мне она так заходит, что с удивлением обнаруживаю у себя эрекцию.

Довела, зараза! Мой ошалевший от ярости организм позорно путает возмущение с похотью.

— Не смей даже мечтать о таком. Поняла? — отрывисто бросаю ей в лицо и иду к двери, мысленно кроя своё «воодушевление» последними словами.

— Тогда я к Метельскому? — летит мне в спину с угрозой. — Так и знала, что долго ты у нас не задержишься.

Ох, не попалась она мне хотя бы днём раньше! Тогда никто бы мерзавку, даже Метельский, не спас. Интересно, Кристина реально меня сдаст? Эта может.

Я иду по коридору, пытаясь трезво взвесить все за и против. Не получается. Зато на пути мне попадается мужской туалет. Даже спрашивать, где он, ни у кого не пришлось.

Стою, придерживаю хозяйство, думаю...

Умом понимаю, что за такие дела меня точно прикончат — не босс, так отец. Но я себя уважать перестану, если прогнусь. Я перед теми, с кем сплю, на задних лапах не бегаю, а в эту поганку бледную даже не собираюсь что-либо засовывать!

Механически сжимаю ствол рукой, и вот совсем иного рода нужду испытываю, чем та, ради которой расстёгивал ширинку. Вдохновился предатель! По лбу бы им Каштанке стукнуть за такое.

Выскакиваю из кабинки как ошпаренный. Долго умываюсь холодной водой. Всему виной шок и унижение.

Грузчик! Если в моём окружении об этом пойдёт слух, вовек не отмоешься. Похоже, отец реально спятил, раз придумал такое.

И что теперь? Идти перед ней унижаться? А если блефует?

Да по-любому блефует! Ссориться со мной кишка тонка.

Или нет?..

Я весь обмираю, когда вижу выходящего из своего кабинета Метельского и решительно подрезающую его Кристину.

— Не сейчас, — отмахивается он. Рявкает, аж стёкла вздрагивают!

У меня даже пульс скакнул, а ей всё нипочём. Прёт как танк, будто подружку встретила.

— Я на два слова, — стоит на своём. — По очень срочному делу!

Меня напрягает такая срочность. И утомлённый вздох, прозвучавший от босса, тоже оптимизма не добавляет. Хотя приятно, что даже старый вояка перед напором Каштанки пасует, не так обидно. Но больше тревожит. Это что получается — управы на неё здесь нет?