-Ну, давай, дубина, шевелись! Покажи нам хоть один удар! — разорялся Дэвон, а его доберманы исходили веселым лаем, будто вторя смеху хозяина. — Двигайся, мешок с дерьмом!

Никто не обращал внимания на остальные схватки: все смотрели на Жабу и кружившего вокруг Одина.

— Почему у всех спарринг, а у меня упражнения с грушей? — весело откликнулся одноглазый.

Со всех сторон послышался смех. Даже Большой Ко хрюкнул в толстую губу.

Я засмотрелся на секунду, и Фрэй тут же положил меня на лопатки. Не похоже, что при выборе противников Гудвин руководствовался уровнем подготовки. Друг подал мне руку, чтобы помочь подняться, но на меня не смотрел — его взгляд был прикован к Жабе.

Один совсем слетел с катушек, прыгал вокруг гиганта и сыпал ударами. Искусственный глаз в воспаленной глазнице то и дело неестественно поблескивал под светом ламп. Иосиф вяло прикрывался и уже находился в том состоянии, что готов был смирно закрыть глаза и лечь на пол, отдав себя на милость победителя. Тренировочный поединок явно выходил из-под контроля.

Гудвин встал со своего места в с намерением прекратить издевательство, но ему в живот уперся кнут Большого Ко, преграждая дорогу. Глаза негра жадно горели: добыча в виде страха и боли была рядом. Зачем упускать такой шанс подпитаться?

Тренер не стал спорить. Он не испытывал сочувствия к другим, так же как не терпел его по отношению к себе. Жалость казалась ему отвратительной. Справедливость — другое дело. Но в данном случае было одинаково справедливо, как остановить спарринг, так и дать бою продолжиться.

Фрэй процедил что-то сквозь зубы и решительно направился туда, где проходил этот, так называемый «поединок».

— Эй, красавчик, не вмешивайся не в свое дело! — заорал Дэвон, раскусив намерения моего друга.

Один лишь мельком взглянул на приближающегося к нему парня, усмехнулся одним глазом, словно побитый хорек, и показательно собрался еще раз наподдать Жабе. Только ничего у него не вышло. Фрэй сократил расстояние между ними в три прыжка, оттолкнул Иосифа одной рукой, а на другую принял предназначавшийся увальню удар.

— Не нарывайся, недоносок, — угрожающе прошипел одноглазый.

— Что, как с «грушей» — ты смелый, а как с настоящим противником потягаться, так отступаешь?

Один заревел от досады и обрушил на Фрэя серию беспорядочных ударов, от которых тот без труда ушел.

— Теперь ясно почему. Плохо видишь, циклоп?

Прозвище стало последней каплей, и Один, забыв обо всем, чему учил его тренер, бросился в атаку. Фрэй же, несмотря на кажущуюся возбужденность, внутри казался абсолютно спокойным, мне никак не удавалось разобрать его намерения. Но то, что он не сделал ни одного необдуманного движения, было очевидным.

Внезапно раздосадованный Кобальт, у которого отняли вожделенную добычу в виде боли и страха, поднялся с места, разворачивая свой кнут. Рядом тут же встал Гудвин и положил руку на ремень кнута. Тренер был на голову ниже высокого негра. Некоторое время они мерили друг друга взглядами, а затем, видимо, не придя к какому-то решению, оба сели на место. До этого я еще ни разу не видел, чтобы Гудвин так открыто противостоял Большому Ко. И в тот момент почему-то почувствовал к нему невольное уважение.

Между тем Фрэй одним движением подсек Одину ноги. Одноглазый покатился по полу — сгруппироваться и встать не успел. Слишком сильна была его ненависть — она мешала принимать правильные решения. К моменту, когда упавший парень все же попытался встать, на его спине уже сидел Фрэй, придавливая его конечности таким образом, что несчастный оказался буквально спеленатым.