Вопреки ожиданиям, поначалу никто не учил нас драться, не стравливал друг с другом и уж, конечно, не давал в руки оружия страшнее палки. Спарта гонял молодняк на пределе возможностей: кроссы, подтягивания, отжимания, растяжка, упражнения на равновесие, прыжки — словно спортивную сборную. Иногда, когда я добирался до койки, у меня не было сил даже раздеться. Я так и засыпал поперек матраса, не снимая кроссовок. Если же мы падали от усталости еще на складе, тренер довольно ворчал: «Ничего, я еще превращу вас из мешков с костями в людей».

Так вышло, что в тот момент кроме нашей четверки у Спарты на постоянных тренировках никого не было. Все остальные либо уже ушли далеко вперед, либо были списаны со счетов. Поэтому мы оказались несколько обособленны от других будущих членов банды.

Искусству боя обучал Гудвин. С виду тренер казался немногословным, но мне почему-то чудилось, что он неплохой человек, пусть и абсолютно повернутый на боевых искусствах. Его постоянную группу составляли несколько подростков возраста Фрэя, среди которых находился и мой недавний знакомый: парень с африканскими косичками и парой невероятно преданных доберманов.

Дэвон.

За ним я наблюдал с особым интересом и опаской. Что-то было в его сущности такое необъяснимое, как бы не до конца человеческое. Эта странная связь с двумя собаками, будто они единое целое. Звери подчинялись хозяину безоговорочно, выполняли команды, которые не смог бы понять и самый умный пес. А иногда мне даже казалось, что Никта и Эреб стали его глазами и ушами, что Дэвон мог видеть и слышать сквозь своих доберманов.

Новое окружение оказалось настолько пугающим и жестоким, не сулившим ничего хорошего в будущем, что от нас с Жабой остались лишь ходячие человеческие оболочки: тела, которые исполняли приказы, ели, когда дают, спали, когда разрешат, молча терпели наказания. Даже Го осунулся и перестал задирать окружающих. Одному Фрэю, казалось, все нипочем, будто он находил какое-то недоступное нам удовлетворение в происходящем.

Сразу после той истории с разгрузкой лодки, вокруг него образовалась плотная стена отчуждения. Никто пока не сказал вслух ни слова, но все знали, кого винить в случившемся. И если мой друг не был так чувствителен к мнению окружающих, как я, то он был гораздо сообразительнее и прекрасно понимал, что происходит.

Иногда мне было жалко товарища, но чаще всего, особенно после нескольких часов, проведенных в стойке на руках, я его ненавидел.

Пытаясь преодолеть общую неприязнь, Фрэй все больше окунался в тренировки. Ему доставляла удовольствие боль в натруженных мышцах, нравилось работать на пределе возможностей. Он мечтал, что однажды сможет потягаться со Спартой, единственный из всех нас, кто мог это себе хотя бы вообразить. Мечты заряжали его энергией: он бежал вперед быстрее всех, азартно стремился прыгнуть выше головы, потому что это было весело, казалось очередной игрой. Интересной игрой после череды серых дней.

— Тянитесь! Лучше! Каково это быть стариком в пятнадцать, а, Инк? — Кроссовок Спарты надавил мне на спину, заставив наклониться ниже к ноге. Я с ужасом почувствовал, как внутри что-то щелкнуло.

Это место было практически нереальным. Его просто не могло существовать в резервации. Оно могло быть там, на материке, в военном подготовительном лагере, на какой-нибудь спортивной базе, но насмешкой судьбы оно появилось здесь. Они все были помешанными: Спарта, Гудвин, Большой Ко и даже Фрэй в своем стремлении к совершенству. Это место перерабатывало человеческий шлак, чтобы на выходе получилось…что? И, главное, зачем?