Вдруг тишину разорвал щелчок, а темноту - искусственный свет. Электричество с тихим гудением потекло по металлической нити. В отражении неожиданно резко появился отчетливый в свете ламп силуэт господина Ариона.

Я не обернулась. Смотрела на него через окно, в котором он отражался почти как в зеркале из-за темноты, сгустившейся на улице.

- Вы что-то хотели, мистер Вассергайст? - уточнила я, натягивая вежливую улыбку.

Он слегка прищурил глаза, будто бы даже недовольно. Отчего-то в этой тишине, в этом островке искусственного света казалось, что все вымерло и мы совсем одни. За дверью играла музыка, за дверью звучал смех и джентельмены уже приглашали дам потанцевать. За дверью все так бурлило жизнью, а здесь только мотылек продолжал бесполезно биться о стекло и электричество шумело, как ручеек с сильным течением.

- Уже мистер Вассергайст?

- Для джентельменов, которые заставляют дам часами сидеть на жаре и переживать, все ли с ними в порядке - только так.

- Одни подлецы вас окружают, да? - кивнул он вроде бы серьезно, но, кажется, нисколько не сожалея.

Оттого так очевидна была насмешка в его словах. Сердце вдруг упало и стало так себя жаль, как не было, наверное, никогда. Как не было даже когда я спросила у мужа, чьего ребенка носит под сердцем моя сестра, прекрасно зная ответ. Просто потому что тогда еще я не была такой уставшей.

А сейчас вроде бы не произошло ничего ужасного или даже нового. Просто очередной человек, до которого дошли наконец слухи, и он изменил ко мне свое отношение. Вполне ожидаемо, но почему-то все равно было жутко себя жаль. Не знаю, на что я надеялась. Что мою версию событий тоже спросят?

И что бы я рассказала? Что мой муж изменял мне с моей сестрой, она забеременела и он сделал все, чтобы их ребенок не родился бастардом? Мне было стыдно даже за намек в обществе, а уж сказать прямо… Я вовсе их не ненавидела, чтобы говорить о таких вещах, чтобы еще больше усложнять ситуацию. И, откровенно говоря, мне вовсе не хотелось плодить еще больше слухов, даже если они меня обелят.

И все же он мог бы хоть спросить. Не знаю зачем, но мне хотелось, чтобы именно он спросил.

- Истинно так, - скуксилась я показно, - Одни подлецы! Представляете? Ни в ком не вижу хоть капли сострадания.

Я всего на секунду опустила взгляд, а стоило поднять его, мужчина уже стоял за моей спиной, слишком близко.

- А в вас оно есть? Знаете, я совсем вас не понимаю, - он наклонился ко мне, заглядывая в глаза через стекло.

Внутренности опалило жаром, и дыхание сбилось, как бывает, когда вдруг происходит что-то ужасное. Но ничего ужасного не происходило, и я не понимала, почему сердце так колотится.

- А вы очень уж пытаетесь? - шепотом спросила я.

- А вы пытаетесь понять окружающих? Или за своими чувствами ничего и никого не видите?

Меня этот упрек так взбесил, что я крутанулась, оказавшись с ним лицом к лицу и заглянула в неправдоподобно-бирюзовые глаза. Тугая прядь черных, витых волос коснулась щеки, почему-то мазнув по коже влагой. Его близость, то, как он неприлично нависал надо мной и пугало, и толкало на что-то. Толкало спровоцировать его, разозлить. Не знаю, зачем. Возможно, он просто оказался не в то время и не в том месте. Я и без того была в растрепанных чувствах.

- Понимаю, почему вам так сложно меня понять, ведь у вас, - я усмехнулась, - Аж целый гарем! Одной больше, одной меньше - велика ли беда? За своим равнодушием к серьезным чувствам вы что-нибудь видите? - уточнила я, - Или слепит глаза самоуверенность, господин Жеребец?