– Куда-то поедем? – уточнила Лана, сделав шаг мне навстречу.

– Нет, держи. Это тебе.

Я протянул ей искусственную розу. Лана прищурилась и повертела ее в руке. Огромным плюсом в таком цветке было отсутствие шипов. Может быть, еще то, что роза никогда не завянет. Однако Лана пошла дальше: она запихнула цветок в рюкзак, сложив розу вдвое.

– Удобно. Спасибо.

Конечно же, я повел Лану по тротуару главной улицы, где поток машин заглушал все остальные звуки. Мы не общались – мы перекрикивались, недопонимали друг друга, оттого выходили совершенные казусы, вроде:

– Сегодня тепло, – крикнул я.

– А?! Село? Еще раз! Плюшки положила, – отвечала Лана.

– Ок. Делись!

– Эй! Чего ругаешься?

– Я?!

– Еще и матом. Хочешь сгибаться?

– Зачем?

– Вот и я не знаю.

Когда машины останавливались на светофорах, мы разбирали ситуацию и дико смеялись, узнавая, что «плюшки» – это уши, «село» – тепло, а «сгибаться»… пускай останется культурной вариацией того, что на самом деле сказала Лана. Хотя если повернуть время вспять, думаю, мы все понимали, просто подшучивали друг над другом, толкаясь локтями в бока от наигранной обиды.

По дороге в никуда я взял два стаканчика с неким напитком, именуемым кофе. Лана, не ожидая подставы, хорошенько так отхлебнула из своего и резко замолчала, сконфузившись от горького вкуса. Она смешно вздрогнула и, прищурив глаза, высунула язык.

– Что это? Такое ощущение, будто я выпила камфорное масло.

– Кофе из забегаловки, без сахара.

– Благодарю. Теперь я знаю, что не брать.

Худшее в мире свидание проходило на ура. Мы протопали с десяток километров, Лана натерла ногу, у меня обгорело лицо под лучами первого майского солнца. Чтобы хоть как-то скрасить намеренные и ненамеренные недоразумения, я пригласил ее устроиться на спинке лавочки, которая оказалась стоящей напротив другой скамейки, где расположились местные бабульки. Им совсем не понравилось, как мы сидим.

– Молодежь. Не стыдно вам? Здесь вообще-то люди садятся, а вы ногами… – вполне ожидаемо скрипнула одна старушка.

– Да вы не переживайте, у нас салфетки есть, протрем. Просто у нас ужасное свидание, – с счастливой улыбкой отмахнулся я, как бы невзначай.

– Вот времена пошли! Раньше на свиданку бегали, чтобы с любимым встретиться, по душам поговорить, а эти вандализмом занимаются. Э-эх!

Мы с Ланой переглянулись. Она пристыженно сползла на сиденье лавки. Я скатился тоже, сбросил с ноги ее кеду и начал выискивать мозоль. Не придумал ничего лучше, чем залепить натертость изолентой, которая, в отличие от пластырей, всегда лежала если не в кармане моей кофты, то в рюкзаке. Немного погодя, я достал из него же любовный роман. Нужно сделать уточнение: дешевый бульварный роман. Я и Лана раскинулись по ролям и стали читать вслух. Это было приторное, пошлое чтиво, превратившее романтичное действо – одну книгу на двоих – в мой смех через строку и раскрасневшиеся щеки Ланы. Бабушки сидели и слушали, перестав вести любые разговоры, касающиеся молодого поколения и «неуместного сидения на спинках лавочек».

Меня отвлек нехарактерный для двора звук. Что-то жужжащие, но не насекомое, приближалось в нашу сторону. Оно было значительно выше нас. Прервавшись на полусловах-полустонах неутомимого главного героя, я вскинул голову вверх и увидел пролетающий вертолет на радиоуправлении. Зависнув в воздухе, он неловко шатнулся в сторону, врезавшись в ветвистый каштан с новенькими зелеными листочками. Последующее жужжание слышалось приглушенно, так как игрушка застряла в кроне и не желала оттуда выбираться. К подъезду тут же подбежали мальчишки, у одного из них оказался пульт. Мальчик тыкал на всевозможные кнопки, крутил джойстиками, лишь бы поскорее увидеть свой вертолет. Иногда друзья выхватывали пульт управления у него из рук и делали то же самое. Но подвижек в ситуации не предвиделось.