У женской обиды тысяча личин, и каждая сквернее другой. Я трижды ловил себя на мысли, что так нельзя. Четырежды вставал с дивана, намереваясь подойти к двери, постучать, может, попросить прощения?

Гордость всякий раз умудрялась отыскать причину, почему не стоит этого делать.

Жаль было Тучку. Несчастный котёнок не понимала, где и когда всё пошло не так, или почему вдруг её личные «рабы» решили, что могут меж собой ссориться…

Девчонка слонялась от моей комнаты к кухне и до запертой двери. Совесть боролась с самоуважением. В конце концов не я свалился в её жизнь, как снег на голову, она сама переступила порог дома. Озвучь я Оксанке свои мысли, понимал, что уже назавтра она исчезнет, не оставив здесь и следа. Просто так, из-за глупого девичьего принципа.

Родители и дети ссорятся, я это знал. А вот как решать подобные конфликты у меня не было никакого опыта. Как-то смущённо жал плечами здравый смысл, отсылая за помощью в интернет.

Я противился. Если жаждешь спросить у тысяч незнакомцев, как решить свою проблему, дела и правда плохи, а ты отчаялся…

Погладил Тучку, та ответила добродушным урчанием. Требуя ласки, запрыгнула на диван, норовя влезть головой под ладонь.

Оксанка не выходила ни на ужин, ни для того, чтобы насыпать для кошки корма. Я ругал себя за нерешительность.

Когда опустилась ночь, думал, что не смогу уснуть, но вышло напротив. Морфей пожелал залить мне бак свежих сил под завязку, а потому утащил в свои объятия, едва закрыл глаза.

Снилось разное, приятное и не очень. Обнажённые женщины, вонь госпитальных палат, равнодушие врачей, визг амбулаторной пилы по кости, страшная боль в самом конце.

Вздрогнул, когда эскулапам взбрело в голову отчекрыжить мне руки по локоть и заменить их биопротезами.

Без анестезии.

У пробуждения сказался мерзкий вкус, осевший на языке. Глянул в окно, зачинался рассвет… Сейчас конец декабря, а значит, времени около половины девятого. Сколько же я проспал?

Считать не хотелось из-за взявшейся за меня всерьёз головной боли. Будь здесь наш полковой доктор, намекнул бы на разыгравшееся давление. Я предпочёл заглушить и боль, и его ненужные советы парой таблеток нимесулида.

Полегчало не сразу, лишь после того, как поплескал холодной водой в лицо. Тело просило ванных процедур, идущий от меня дух словно вопрошал, как давно я принимал душ?

Заглянул на кухню. Чёрная тень, словно полуночная крыса, метнулась за мной следом. Чуть не поддел её ногой спросонья, но понял, что это Тучка.

И словно все коты мира, она снова голодна. Глядя на меня внимательными зелёными глазами, издала громкий мявк.

В миске лежали вчерашние остатки корма. Включил свет, прищурился и улыбнулся. Вместо каштановых комочков лежала одинокая дробинка в виде рыбки, Оксанка вставала посреди ночи покормить нашу прожору!

Или это я сам, просто не помню, как вставал. Лунатизм после гибернационных капсул, морфические процессы, или как там Оксанка говорила?

Двинул в сторону её комнаты. Ещё вчера наглухо закрытая дверь была приоткрыта. Это знак к примирению?

Внутри был зажжён свет. Надеялся застать её сидящей на кровати в глубоких раздумьях молчаливую, словно куклу, и столь же неподвижную, ждущую моих слов. Хоть каких-нибудь.

Толкнул дверь, делая шаг в царство своей дочери. Там оказалось пусто, словно её никогда и не было. Страх принялся щекотать ступни, настырно шепча в уши, что она попросту ушла. Собралась, забрала вещи. Ровно так, как ты и боялся…

Вещи были на месте. Может, вышла погулять, проветриться? Или пошла за продуктами?