Я опять отступаю, шаг за шагом, но расстояние между нами сокращается всё равно.

Господи, дай мне шанс! Пожалуйста, Господи!

Но у Бога Видимо другие планы, потому что, когда мне остаётся совсем чуть-чуть, золотозубый, разгадав мои намерения, совершает хищный бросок. Мозг отстранённо регистрирует происходящее в то время, как тело действует на инстинктах.

Вот урод уже совсем рядом и выкидывает руку в мою сторону. Отпрыгнуть и развернуться я успеваю, но побежать – уже нет. Он хватает меня за шиворот пальто и дёргает на себя, впечатывая спиной в его тело. Шарфик, попавший ему под пальцы впивается мне в горло, перешибая мне дыхание на выдохе. В глазах темнеет. И вот я уже чувствую его руку, ухватившую меня за волосы. Из глаз брызжут слезы.

Да, что ж такое… Выживу – отрежу к хренам. Все, кому не лень, тягают.

В подтверждение золотозубый с наслаждением дергает за волосы.

Я визжу, потому что это больно и потому что это страшно.

– Что? Уже не такая смелая? – сипит ублюдок мне на ухо, обдавая зловонным дыханием. От него отвратительно несет мокрой пепельницей, чесночной колбасой и давно нечищенными зубами. – Заткнись, сука!

– Пожалуйста, не трогайте меня! – скулю, когда ко мне подходит тот со шрамом.

Он дёргает за пояс пальто, и у меня вырывается ещё один крик ужаса.

– Заткнись, шмара! Ненавижу таких, как ты! Дерьма в жизни не ела, поэтому и на других как на дерьмо смотришь, – выплёскивает он на меня свою ненависть. – А ну, заткнись, я сказал!

И отвешивает мне оплеуху, потому что я не могу остановиться и подвываю от страха, а золотозубый меня встряхивает.

– Отпустите…

– Что, девонька, страшно? – ласково спрашивает третий с гаденькой ухмылкой. – Отпустим, уму-разуму научим и отпустим.

– Не трогайте меня, – молю я.

Бандит со шрамом, показывая, что никого не волнуют мои просьбы, запускает пятерню за полу распахнувшегося пальто и больно сжимает мне грудь.

– Ты нарываешься, тебе сказали закрыть рот. Ещё немного, и кроме основного долга будешь отрабатывать проценты, – он мерзко ухмыляется. – Натурой. Есть у нас местечки для таких, как ты. Ваша блядская натура там расцветает, и вы, мрази, сразу забываете, как смотреть на других сверху вниз. На стёртых коленках-то оно не сподручно.

Господи, не дай ему сделать со мной что-то!

– Я б тебя и сейчас, девонька, повоспитывал, – третий одобрительно смотрит, как урод со шрамом меня лапает. – Тем более, что после Арлекина ты со мной и сама ласковая будешь. Только мы пока тебе дадим последний шанс. Как договаривались, у тебя есть еще два дня. Мы – люди чести.

И все трое паскудно ржут, а женоненавистник продолжает больно тискать мою грудь.

– Дойки зачёт! – рекламирует он. – Ремешком бы пройтись.

Я закусываю губу, когда он выкручивает сосок, и в этот момент Арлекин снова отвешивает мне пощёчину. Чувствую во рту вкус крови из прокушенной губы.

– Поняла, сука, что тебя ждёт? – спрашивает золотозубый, снова натягивая шарф.

Господи, за что? Что я сделала не так в жизни?

– Не слышу: поняла?

– Девонька, – издевательски подсказывает третий. – Если сказать трудно, ты кивни.

Я киваю, от чего шарф ещё сильнее впивается в горло.

У меня перед глазами расцветают круги.

– Вот и чудно, отпускай ее, Ружье, – и тот толкает меня вперёд на Арлекина.

Не удержавшись на ногах, я падаю на асфальт, потому что Арлекин отходит в сторону.

Кашляя, хватаюсь за горло и чувствую, что лицо мокрое. Пытаюсь утереть слезы, потому что сквозь них ничего не видно. Грязной ободранной ладошкой размазываю их, ощущая, что щека после двух ударов онемела.