Эмилия направилась к дому Кейт, но внезапно ей в голову пришла мысль, от которой внутри все похолодело — а что, если у него дома еще и камеры есть?

Но она тут же прогнала эту мысль. Нет, такого не может быть! Во-первых, она не замечала никаких камер. А во-вторых, если бы чудовище видело, как она копалась в его вещах, ей бы уже давно не поздоровилось.

Но вот что произойдет, когда он узнает правду о ней? Что будет после того, как она выведет его на чистую воду? Сейчас она его просто раздражает, а потом — он ее возненавидит?

Или он не способен не только любить, но и ненавидеть?

___________________________

* На обложке книги, о которой идет речь, изображен фрагмент картины Сандро Ботичелли «Весна».

22. ГЛАВА 22

А.Д.

Второй день подряд я не мог выспаться — дико болела голова. Пить таблетки не хотелось, терпеть их не могу. Но когда заявилась Эмилия, я все-таки не выдержал: выпил суматриптан и завалился спать.

Эмилия. Вот настоящая головная боль, от которой никакая таблетка не поможет. Как же она бесит! Три недели за ней наблюдаю, а понять, что она из себя представляет, не получается.

Первое впечатление: Эмилия из тех девушек, чье присутствие пробуждает первобытные инстинкты. Сам я, конечно, ничего такого не чувствовал, но мог представить, что чувствуют другие мужчины — желание разодрать на ней одежду, схватить за волосы, намотать их на кулак, а потом поставить ее раком и оттрахать до потери сознания.

В общем, на первый взгляд Эмилия воплощала образ идеальной жертвы, покорной и безотказной. Мисс «возьми-меня-и-делай-со-мной-все-что-хочешь».

Однако затем в голове словно что-то переключалось, и образ покорной и безотказной жертвы подобно метеороиду, вошедшему в плотные слои атмосферы, с грохотом распадался на мелкие обломки.

Только что ты видел перед собой робкую девчонку и был готов на нее наброситься, а через миг перед тобой стояла Персефона, к которой даже приблизиться страшно. Робкая девчонка каким-то непостижимым образом превращалась в древнюю богиню, способную одним взглядом лишить воли и разума — и теперь уже не ты хотел поставить ее перед собой на колени, а сам был готов упасть перед ней на колени и умолять о пощаде.

То есть я, понятное дело, ничего такого не хотел, а просто чувствовал, что Эмилия каким-то образом сочетает в себе несочетаемое — желание подчинять и желание подчиняться. И при этом вряд ли сама это все о себе осознает.

Только вот к пониманию, какого черта ей от меня нужно, мои наблюдения ничуть не приближали.

Единственное, в чем я разобрался за три недели основательно, — на убийство Эмилия Петрова не способна. Конечно, сама она думала иначе, но мне было плевать, что она там на этот счет думала.

Я видел, как она возится с букашками. Заметив муравья на полу или божью коровку на стене, она — чем бы в тот момент ни занималась, — незамедлительно бросалась их «спасать». Сначала осторожно пересаживала на какую-нибудь бумажку, а потом выносила на улицу и выпускала в траву.

Бесило это невероятно. А еще больше бесили ее так называемые «перекусы» — это когда она усаживалась на кухне и доставала контейнер с кусочками всякой ерунды типа морковки или яблок. Поочередно накалывая кусочки на белую пластиковую вилку, она принималась их громко грызть. Этот отвратительный хруст, отдаваясь эхом в мозгу, был похож на изощренную пытку. В отместку хотелось с похожим хрустом переломать ей все кости.

Когда еда заканчивалась, наступала очередь вилки. Эмилия исступленно сгрызала вилку, задумчиво глядя перед собой, и лишь потом снова принималась за работу. Точнее, принималась создавать видимость работы.