– С чего ты взял, что у них узоры на…
Горюнов указательным пальцем постучал по кончику своего носа. Абдулбари не понял, но положился на чутье полковника и тут же отдал распоряжения. Вернулся к Горюнову, уселся рядом, спросил негромко:
– Что ищем? Шрам? Родимое пятно? – догадливый Абдулбари проводил взглядом девушку в форме сирийской армии и в платке, которая повела задержанных в соседнее помещение, где стояла пластиковая бочка с водой.
Парни с автоматами у двери в класс о чем-то живо болтали. Горюнов уловил только несколько фраз: «Хлеб… привозят воду». Они, похоже, обсуждали бытовые условия, в которых жили со своими семьями. Хлеб привозили российские военные. Да и воду. Но довольно быстро сирийцы сами открывали мелкие пекарни, и жизнь в освобожденных городках и поселках оживала.
Раздался плеск воды. Женщины привычно возмущались в соседнем классе. Абдулбари глядел ожидающе на Горюнова, расслабленно развалившегося на ковре на подиуме, оставшемся здесь от боевиков. Полковник везде устраивался удобно. Предложи ему остановиться на обочине одной из сирийских дорог, он и там отыщет камень, к которому привалится, как к диванной подушке, и прекрасно выспится.
Горюнов привык воевать бок о бок с курдскими бойцами-женщинами. Воспринял и эту сирийскую девушку-офицера с таким же доверием как и курдянок. И напрасно…
Женские крики вдруг усилились, переросли в резанувший по нервам визг. В одно мгновение Горюнов из состояния расслабленности перешел к действию. Его как ветром сдуло с ковра, только осталась тлеющая сигарета на пыльном полу.
Он не бросился на крики, а метнулся сразу к лестнице, где мелькнул черный край абайи. Петр перемахнул через перила и приземлился на ступеньках на пролет ниже как раз перед бежавшей девушкой. Она держала в руках кривой кинжал. При этом, что поразило Горюнова, ее лицо оставалось почти спокойным, он не заметил ни испуга, ни агрессии. Довольно ловко она сделала обманный выпад, затем еще несколько движений, чиркнув острием его по предплечью. Тогда уж он не стал церемониться, понимая, что имеет дело с достойным соперником. Удар ногой не только обезоружил ее, но и заставил схватиться за руку, согнувшись от боли.
Горюнов подошел и схватил ее за руку, осмотрел запястье. Под йодистого цвета разводами частично смытых узоров, он различил несколько синих вытатуированных дорожек из геометрических фигур.
Девушка вскинула на него черные глаза, гневные и заинтересованные… В них промелькнуло понимание, что ее опознали по татуировке, которую она, собственно, и пыталась скрыть под менди. Но кто мог знать о ее татуировке? И кто этот дерзкий незнакомец?
Он сразу вызвал у нее подозрения своим равнодушным видом, плавной походкой и попыткой выдать себя за простачка этим своим потертым камуфляжем. К этому добавились наблюдения о том, как он носит оружие, как закреплена у него на бедре кобура, как он царапнул по девушкам быстрым взглядом голубых глаз. А когда по его распоряжению их повели смывать менди, она уже не сомневалась, что имеет дело с опасным для нее человеком. Либо из сирийских спецслужб, либо из иракских, что напугало ее не в пример сильнее.
Он заговорил с ней, подобрав кинжал, вшитый до поры до времени в рукав абайи. И ее подозрения усилились, потому что тип этот говорил с выраженным иракским диалектом, родным и для нее. Она, уроженка Багдада, не могла ни с чем спутать интонации в арабском знакомые ей с детства. Это ее отец из Тикрита, а она уже столичная штучка. Только к бабушке с дедом ездила в Тикрит.