– Где же это? – искренне изумилась Разия. – Что же он к тебе в дом приходил для свиданий со срамными женщинами?

– Да нет конечно. У меня муж погиб к тому времени, а Касид забрал к себе. Но это уже в Эрбиле.

– Как же вы к курдам попали? Они вашего брата – даишевцев не жалуют.

– Просто местные не знали, кто мы.

Хатима и тут не насторожилась. Она слишком долго молчала. Разия словно вытащила пробку из сосуда с гремучей смесью страстей, боли и небольшой отдушкой информации. Такое процентное соотношение ее не устраивало, но выбора не оставалось. С Айной все эти номера не пройдут, она глядит исподлобья каждый раз, когда появляется Разия в поле ее зрения. И это взгляд убийцы. Она способна убить.

– Так что за женщина? Это Айна такая суровая, вряд ли бы она потерпела любовницу. Глаза бы выцарапала, а то и что похуже. Она же может, у нее взгляд, как у персидской гадюки. Такая же пучеглазая и мстительная.

Хатима впервые рассмеялась.

– Касид не стал бы ее слушать. Да и не любовница та женщина… Одета она была в дорогую одежду, телохранители во дворе ждали, да и разговоры вела совсем о другом… – Хатима осеклась. Опустила голову и заторопилась к одному из детей подруг, который пинал чужого ребенка.

Разия с чувством выполненного долга ушла, а на следующий день рано утром Хатиму привели к ней в один из кабинетов, в которых следователи проводили допросы. Разия попросила, чтобы им дали чаю, принесла сласти – гулаб-джамен[7].

Хатима сидела с закаменевшим лицом, с прямой спиной и не прикасалась ни к чаю, ни к подношениям, хотя кормили в тюрьме плохо. Она начала догадываться, что не просто так с ней вели душещипательные беседы. Теперь Хатима боялась, как будет объясняться с Айной.

– Ты чай пей, – Разия пододвинула к ней чашку. – Я тебе так, девушка, скажу. Попала ты в переплет, из которого выход возможен только через морг. Куда тебя везли? В Афганистан. Зачем, если ты вдова? Даю намек – молодая вдова! – Разия смотрела на нее снисходительно. – Тебя отдали бы там замуж за любого, кто заплатил бы побольше Касиду. Неужели не понятно? За кривого, косого, за очередного садиста. И делал бы он там с тобой все, что в больную голову придет. Или ты до сих пор считаешь, что они праведники?

Хатима молчала. Она конечно догадывалась об уготованной ей участи. Но куда она могла деться от угрюмого Касида? И даже когда он уехал и исчез, Айна забрала документы Хатимы, да и те фальшивые, изготовленные турком, что приходил к ним еще в Мосуле. А после страшных бомбежек Мосула, она словно потеряла остатки воли и чувствовала себя снулой рыбой из Тигра, выловленной старшим сыном Айны накануне бомбежек. Света не было. Чтобы рыба не протухла, ее запустили в огромный синий пластиковый таз. Его поставили в подвале, где они прятались. Стены тряслись, по ним змейками струился песок и шуршал даже тогда, когда гул и взрывы снаружи стихали ненадолго. Пламя свечей колыхалось.

А во время передышки они выбрались наружу и побрели между развалин посеревшего от пыли и страха города. Шли с белым флагом на палке, с сумками и чемоданами, с тазом, словно он был самым ценным. Несли детей, скрыв свои лица как обычно никабами. Таких в Мосуле много, на них с подозрением никто не смотрел. Испуганный Касид подрастерял свою грозность, в пыльных спортивных штанах, в шлепках на босу ногу и футболке, безоружный, он не походил на командира в камуфляже, перетянутого портупеей, каким знала его Хатима.

Перышки он расправил в Эрбиле, куда они добрались не без помощи все того же турка, который усадил их в микроавтобус со всеми пожитками и вывез в новый дом. И там Касид уже снова покрикивал на женщин. А в тот же вечер у него появилось оружие. Автомат Калашникова все время стоял в изголовье его кровати.