Но они оба умели хорошо таиться. Она получала от него деньги за выполнение мелких поручений, не считая это противоречащим ее фанатичному патриотизму. Разия решила для себя, что Нур продался одной из властных группировок Исламабада. Возможно, связан с приверженцами Первеза Мушаррафа, отсиживающегося сейчас в ОАЭ. В Пакистане его приговорили к смертной казни за госпереворот. Такое самоуспокоение ее устраивало. Разия отсылала полученные от Нура деньги родителям в деревню.

Она считала себя фанатиком-патриотом, а потому хорошо понимала психологию таких же, как она, пусть и шедших с аналогичным энтузиазмом в ложном направлении. Куда бы они ни шли, чаяния и устремления те же, что у патриота. Легко ли их обернуть в свою веру? Непросто, долго и нет гарантий, что принесет стойкий результат и что он не станет всего лишь стратегической уловкой с их стороны. Потому Разия предпочла искать слабое звено в их группе и действовать не в открытую, а исподтишка.

Допущенная начальником тюрьмы до работы внутри периметра, она надела форму надзирательницы и сперва издалека наблюдала за этими тремя. Затем, выбрав цель, пошла на сближение с Хатимой. И не ошиблась.

Хатима не откровенничала с подругами и с другими женщинами-заключенными. Слишком подавленная, потерявшая смысл существования давно, настолько равнодушная ко всему окружающему, что апатично не желала выбирать – жить или умереть.

У Разии были разные ситуации в жизни. Некоторые настолько выбивали из колеи, что порой смерть казалась лучшим выходом. Но и смерти она желала со всей пылкостью, на которую способна. А в случае с Хатимой – штиль равнодушия. Она уже умерла в мыслях и желаниях.

Но мягкость обхождения Разии, в которой чувствовалась внутренняя сила и уверенность в себе, вызвала слабые колебания хоть каких-то эмоций у Хатимы. Первое – настороженность и любопытство, затем желание рассказать, пожаловаться, ведь ее молча и внимательно слушали. А что еще для больной души может быть важнее, чем понимающий и сочувствующий слушатель?

День за днем погружаясь в жизнеописание Хатимы все глубже, Разия, глядя на бледное лицо девушки, в ее серые, пепельные глаза, пыталась вычленить хоть одну зацепку. Как опытный альпинист, щурясь на солнце, вглядывалась в неприступную скалу, кажущуюся абсолютно гладкой, в поисках крошечной нитяной трещинки, куда можно вбить анкер, чтобы двигаться дальше.

Разия гадала, что ценного знает эта девчонка, в двадцать с небольшим претерпевшая столько, сколько хватит на несколько жизней и не самых удачных. Все ее переживания лежали в плоскости личных взаимоотношений с агрессивным садистом-мужем. Чуть приподняв рукава, она показала корявые шрамы на предплечьях. Он бил ее чем придется, даже прикладом автомата. «У меня вся голова в шрамах», – жаловалась Хатима еле слышно по-английски.

Через несколько дней таких коротких разговоров от раза к разу доверительность росла. Разия начала поддавливать, пытаясь направить ход мыслей Хатимы в нужное русло.

– Что же ты в делах мужа никак не участвовала? Я слыхала, что жены таких командиров часто и сами ведут активную жизнь. Проходят военную подготовку. Или он держал тебя дома?

– Я никуда не выходила. За все время видела только тех людей, что приходили к нему.

– Вот мерзавец! У нас, конечно, тоже мужья строгие, но твой-то, кажется, совсем сумасшедший. Однако же гостей принимал. И женщины наверное у него были? Все они истовые мусульмане до первой женщины. Может, у него еще жены имелись, о которых ты не знала?

– Нет, женщины не появлялись в доме. А вот к Касиду, мужу Айны, приходили даже женщины. Одну я видела сама.