– Нет, конечно. Не говори так, – прошу. Нет, не прошу. Заклинаю! – Всё будет хорошо.

Внушаю ей и себе. Всё. Будет. Хорошо.

– Мам, мне… больно… дышать.

– Потерпи, детка.

Если бы только можно было забрать её боль, я забрала бы, не раздумывая!

Скорая приезжает очень быстро, и Арью уносят на носилках.

Не отхожу ни на шаг от своей девочки, забывая обо всём. И только уже сидя в машине скорой помощи через открытую дверь я замечаю, сколько народу собралось поглазеть на происшествие.

– Она сама на меня кинулась! А потом прыгнула под машину! – доносится сквозь общий шум.

– Да, это так и было! Я сама видела и могу подтвердить!

– Откуда она взялась?

– Да она бешеная!

– Что за родители пошли? Совсем за детьми не следят! Вот они на людей и кидаются!

– Она явно что-то украла и хотела сбежать! Но попала под машину. Провидение наказало воровку…

Только моя девочка не воровка. Это у неё украли любовь, доверие и здоровье.

Но никто не знает всей этой горькой правды.

Бессознательно мажу по лицам, которым, по сути, глубоко всё равно, кто виноват. И лишь в самый последний момент замечаю того, кто так жестоко предал и разрушил нашу семью.

Вова стоит в стороне и с отрешением смотрит на происходящее. К нему обращаются, но он не отзывается, словно ничего не слышит.

Мне кажется, что на какой-то момент наши взгляды встречаются. Глубокий его и мой холодный.

Только теперь на меня смотреть уже поздно.

Фельдшер закрывает дверь скорой, окончательно отрезая нас от него и от того хаоса, что произошёл по его вине.

«Ал, у меня не получается вырваться».

«Я не могу. Никак. Вечером куплю ей торт. Всё. Мне пора».

В висках противно стучат лживые слова.

Никак он не может!

Ложь. Все его слова ложь. Гнусная, подлая, наглая ложь.

А ведь я верила, что он много работает. Понимала и даже жалела. Арья ему верила. Мы все верили.

И я уверена, что если бы не эта нелепая случайность, по которой мы оказались в центре города, Вова, как обычно, пришёл бы домой и принёс обещанный торт. Аришка бы с радостью тараторила, рассказывая любимому папочке все свои новости, и они вместе смотрели бы на телефоне её выступление. И всё было бы как прежде.

Идеальный вечер в идеальной семье.

Которой больше нет.

***

Бессмысленно смотрю в одну точку на затёртой квадратной когда-то светло-серой плитке на полу, совершенно потеряв счёт времени.

– Да пропустите же! – доносится знакомый голос. – Что значит, не положено? А кому положено? Да, я – мать!

Крёстная. Но Вика «забывает» сказать об этом охраннику.

Поднимаю голову и вижу, как прямо на меня летит Малышкина.

– Алла! Ты как? – Вика плюхается рядом.

– Нормально, – имею в виду, что руки-ноги целы.

– А Аря? Где она?

– Повезли на обследование.

– Что-нибудь известно?

Киваю.

– Лёгкое сотрясение и односторонний перелом трёх рёбер.

– Твою ж мать! Это что, её загипсуют?

– Я так поняла, что нет. Но полежать придётся. Было бы два ребра, нас бы отпустили домой.

– С поломанными рёбрами домой?

– Так мне сказали. Что переломы одного-двух рёбер лечатся амбулаторно, – зачем-то повторяю ненужную информацию.

За то время, пока я ждала окончательный диагноз, из меня словно выжали все жизненные силы.

– Так. Не надо нам амбулаторно. Пусть лучше под наблюдением врачей будет. – Вика одновременно кому-то пишет сообщение. – Не переживай.

– Вик…

– А? Я сейчас. Маме написала.

– Моей? – облизываю пересохшие губы.

– Нет. Своей.

– Моей не говори пока ничего.

– Эм…

Не без труда поднимаю на Малышкину вопросительный взгляд.

– Что ещё случилось?

Вика с шумом выдыхает, надувая при этом щёки.

– Не переживай. Всё нормально. – Отмахивается.