– Пока, дядь Саш.

Доронин снова поворачивается ко мне.

– До свидания, Алла.

Обычная фраза, которую мы часто употребляем. Но сейчас мне слышится в ней подвох, и в его доброжелательность я не верю.

– Всего доброго, Саша, – прощаюсь, нисколько не смягчив свою агрессивность, и он уходит.

Выдыхаю, как будто тащила на себе тяжеленный груз в гору, и опускаю плечи.

Достаю набор для рисования и протягиваю его дочке, которая снова тиранит свой антистресс.

– О! Спасибо, мам!

– Что тебе говорил дядя Саша?

– Ничего особенного, – отвечает с благоговением открывая свой чемоданчик, из-за которого мой мир окончательно разлетелся на мелкие острые осколки.

Собственно, сам чемоданчик не имеет к этому никакого отношения. Но я бы не поехала домой, если бы Арья его не попросила.

Значит, так было нужно…

– Смешил как всегда, – продолжает Аря, пока я размышляю о превратностях судьбы. – Говорил, что в детстве каждый год себе что-нибудь ломал. То руку, то ногу. Он даже в бассейне плавал с поломанной рукой, – произносит с доверчивым восхищением.

Скептически смотрю на дочь, взглядом говоря, что такое вряд ли может быть. Хотя неважно. «Сказки» Доронина отвлекают меня от отвращения к собственному мужу.

– Да-да. Он пожаловался учительнице, что у него болит рука. Она сказала, что без справки будет двойка. Он не захотел двойку, поэтому пошёл на урок. Папа ему тоже не поверил. А когда пришла мама, и они съездили к врачу, то дяде Саше наложили на руку гипс, – сумбурно тараторит на одном дыхании.

– Ужас какой.

– Ага. Дядя Саша сказал, что его мама потом такой нагоняй всем устроила. А ещё он с гипсом ходил с мальчишками драться после уроков!

Представляю себе эту картину.

Скорее всего, Доронин и правда всё это рассказал. Вряд ли бы Арья могла такое придумать.

– Больше он ничего тебе не говорил? – осознанно опускаю «про папу».

Арья у меня ещё та болтушка. Сама всё скажет.

– Не-а.

– А кто-нибудь ещё тебе звонил?

Не просто же так Вова купил ей новый телефон.

– Только бабушка.

«Только бабушка», – отзывается горьким эхом.

А до отца сообщение, что абонент появился в сети, видимо, не дошло. Усмехаюсь мысленно.

Что ж, если Вова надеется, что я стану за него заступаться, как всегда это делала, объясняя, что ему приходится много работать, но он всё равно нас любит, то он ошибается.

Дочь за все эти четыре дня ни разу не произнесла слово «папа». А я не стану напоминать ей о нём.

– Ясно. Я тебе йогурт твой любимый купила и желе. Ты сейчас будешь, или потом? – переключаю тему, на которую больше нет смысла говорить, чтобы не добивать себя сильнее.

Хотя сильнее уже некуда.

– Желе сейчас. Можно?

– Конечно, можно. Клубника или яблоко? – показываю два прозрачных стаканчика с желе разного цвета и кусочками фруктов.

– Зелёный. А тебе красный.

– Мне?

На себя я как-то не рассчитывала.

– Ага.

– Арь, я не хочу. Не до желе мне пока. Мне нужно сходить к Демиду Эдуардовичу.

Он должен сегодня дежурить. Думаю, стоит попросить его убрать пропуск совсем или оставить разрешение на посещение лишь определённым лицам, чтобы больше не получать подобных сюрпризов.

В чём-то я и сама виновата. Я задержалась и вернулась позже, когда уже наступило время для посещений. Нечего было сидеть и рыдать, жалея себя.

– Угу, – мычит Аря, засовывая в рот ложечку. – Иди. А потом съешь клубничный. Он вкуснее. Иначе не пущу! – шутливо хмурит брови.

– Хорошо. Съем. – Мои губы трогает лёгкая улыбка. – Я быстро.

Выхожу из палаты и дохожу до сестринского поста, где теперь, как приклеенная, сидит Леночка. Медсестра поднимает на меня свой взгляд, старательно изображая внимание и понимание, но сжатые губы говорят совсем о другом.