– Тьма... – я тихо озвучила наши с Молчуном общие мысли.

Незнакомка вздрогнула и слилась с дверью. Я тряхнула головой, вновь прогоняя наваждение. Нет, никуда она не исчезла. По-прежнему стоит на крыльце и дрожит от страха. Но я, преодолевая проклятье тьмы, вижу ее настоящую, а остальным мрак знает, что мерещится. Ворон, например, испуганно узрел черного барса – древнее существо эпохи Изначальности, давно ушедшее в Вечность, как и привидевшийся мне горбатый волк...

Девушка наконец нащупала дверную ручку и попыталась скрыться в доме, но я ее опередила:

– Подожди! – и взлетела на крыльцо. – Не убегай! Я... могу помочь, – и торопливо расстегнула ворот плаща, показывая нашивку темного мага. – Я работаю с мраком... и с его проклятьями. Позволь понять, в чем дело... Не убегай. Не наврежу.

Судорожный вздох, испуганный и недоверчивый взор необычных глаз – и огненно-красная от страха аура с четкой, сизо-черной паутиной проклятья.

Кому же ты так не угодила?..

4. Глава 3

Обстановка в доме мало отличалась от его внешнего вида. Одна просторная комната без четких углов, обшарпанная и скудно обставленная старыми и самыми необходимыми предметами мебели.

В дальнем от двери «углу», рядом с тлеющим очагом, – небольшая кровать, в противоположном ему – низкий шкаф, круглый столик и три стула. Ближе к двери, у неровного провала окна, – мастерская, отгороженная самодельной занавесью, которая скрывала стол, стул и прилаженные к стене полки с аккуратно разложенными материалами. С другой стороны – также скрытые лоскутной занавесью – рукомойник и небольшая бадья.

Но, несмотря на бедность, дом был чистым и уютным. Облупившуюся на стенах краску заменяли лоскутные картины, пол украшали разноцветные половички, стол застелен светлой скатертью, окна занавешены изучающими ровный, неяркий свет шторками, на которых хозяйка вышила рассветные горы. А еще лоскутные картины и половички заменяли обитательницам свечи и отсутствующие дрова в очаге. И тепло, и достаточно светло.

При нашем появлении из-под одеяла выглянула любопытная мордочка крохотной девчушки. Вытирая ноги о половичок, я ласково улыбнулась в ответ на сонный взгляд:

– Доброй ночи, солнышко.

– Поздоровайся с нашими гостями, дочь, – тихо добавила хозяйка дома.

Девочка завернулась в одеяло, послушно слезла с кровати и неловко подковыляла ко мне. Маленький молчаливый дикий зверек с несмываемым пятном проклятья на желтой от настороженности ауре... и перечеркнутой Вечностью жизнью. Из-под седой челки на меня внимательно смотрели голубые глаза, но видел лишь один. Древнее проклятье разделило худенькое тело на две половины, одна из которых принадлежала жизни, а вторая – смерти. И живая – чувствовала, слышала, осязала, видела и постигала, а мертвая – смотрела тусклой пустотой, висела бесполезной плетью.

Я разулась, подошла к девочке и присела на корточки:

– Как тебя зовут, милая?

Молчание. Лишь затравленное удивление на живой половине бледного личика.

– Эрейя, – тихо ответила за дочь ее мать. И, помедлив, тихо добавила: – А меня – Таит.

– Эрейя? – я улыбнулась. – Первая капель?

– Она родилась на исходе сезона Снежной луны, – смущенно объяснила Таит.

– Рейсан, – представилась я и кивнула на ворона, – Молчун.

Ворон гордо расправил крылья, распушил хвост и, заработав мой многозначительный взгляд, глухо каркнул. Я одобрительно улыбнулась, сняла плащ, повесив его на крючок у двери, разулась, надев теплые тапочки, и отправилась за занавеску помыть руки. Таит тем временем суетилась по хозяйству, и, когда я села напротив нее, на столе уже стояли горячий чайник, кружки и плетеная корзинка с домашним печеньем. Мне стало неудобно. И объедать – некрасиво, и отказываться – непорядочно...