Она взяла пустую сковороду и собрала вилки, двигаясь неуклюже, как жеребенок, но в то же время с особой грацией молодого животного.

– Кружки еще нужны? – спросила она.

Роберт Джордан продолжал смотреть на нее, и она снова покраснела.

– Не заставляй меня краснеть, – сказала она. – Мне это не нравится.

– Оставь кружки, – сказал цыган. – На вот. – Он зачерпнул из каменной миски полную кружку вина и протянул Роберту Джордану, который смотрел, как девушка, втянув голову в плечи, идет к пещере с тяжелой сковородой в руках.

– Спасибо, – сказал Роберт Джордан. Теперь, когда она ушла, его голос снова звучал обычно. – Это последняя. Уже хватит.

– Надо прикончить миску, – ответил цыган. – Там еще полбурдюка осталось. Мы одну лошадь под завязку вином навьючили.

– Это была последняя вылазка Пабло, – добавил Ансельмо. – С тех пор он больше ничего не сделал.

– Сколько вас всего? – спросил Роберт Джордан.

– Семеро и еще две женщины.

– Две?

– Да, еще mujer[10] Пабло.

– И где она?

– В пещере. Девчонка-то стряпает так себе. Я ее похвалил, только чтобы сделать приятное. Но вообще-то она в основном помогает mujer Пабло.

– Ну и какая она, эта mujer Пабло?

– Дикая, – ухмыльнулся цыган. – Настоящая дикарка. Если тебе Пабло кажется уродом, посмотри на его жену. Но храбрая. В сто раз храбрее Пабло. Только очень страшная.

– Пабло поначалу тоже был храбрым, – сказал Ансельмо. – Тогда с ним шутки были плохи.

– Он убил больше народу, чем холера, – подхватил цыган. – В начале войны Пабло угробил людей больше, чем тиф.

– Но он уже давно стал muy flojo[11], – продолжил Ансельмо. – Слабохарактерный. И очень боится смерти.

– Наверное, из-за того, что сам столько народу сгубил вначале, – философски заметил цыган. – Больше, чем бубонная чума.

– И еще из-за богатства, – добавил Ансельмо. – К тому же он слишком много пьет. Ему теперь хочется одного – уйти на покой этаким матадором, matador de toros. Но уйти он не может.

– Если он уйдет на ту сторону, у него отберут лошадей и отправят в армию, – пояснил цыган. – По мне, так в армии служить ничуть не лучше, я не рвусь.

– Потому там и нет ни одного цыгана, – сказал Ансельмо.

– А что им там делать? – спросил цыган. – Кому охота служить в армии? Мы что, делаем революцию, чтобы служить в армии? Драться – это я всегда готов, а в армии служить – нет уж, спасибо.

– А где сейчас остальные? – спросил Роберт Джордан. После вина он чувствовал себя довольным, сонным и лежал, навзничь растянувшись на мягкой хвойной подстилке и сквозь верхушки деревьев наблюдая, как над горами в высоком испанском небе плывут маленькие облака.

– Двое спят в пещере, – ответил цыган. – Двое стоят на карауле там, вверху; у нас там пулемет. Один – на нижнем посту. Спят все, наверное.

Роберт Джордан перекатился на бок.

– Что за пулемет?

– Да какое-то необычное у него название, – ответил цыган. – Вылетело сейчас из головы. Автоматический.

Должно быть, ручной пулемет, подумал Роберт Джордан.

– Сколько он весит? – спросил он.

– Один человек унесет, но тяжело будет. У него три складные ножки. Мы его взяли во время последней серьезной вылазки. Той, что была перед вином.

– А патронов к нему у вас сколько?

– Считать не пересчитать, – ответил цыган. – Целый ящик. Неподъемный.

Похоже, с полтысячи, подумал Роберт Джордан.

– А заряжается он как – дисками или лентами?

– Жестянками такими, которые насаживаются сверху.

Черт, ручной пулемет Льюиса, догадался Роберт Джордан.

– Ты что-нибудь понимаешь в пулеметах? – спросил он старика.

– Nada, – ответил тот. – Ничего.

– А ты? – обратился он к цыгану.