– И как все прошло?

Стою в неловкой позе и задаю дурацкие вопросы. Все здесь идет как-то не так. Терпеть не могу эту скованность. Надо скорее искать квартиру. Может, на время перебраться в отель.

Кэмрин подходит ко мне. У нее теплеют глаза.

– Все прошло замечательно, – говорит она, чмокая меня в щеку. – Получила то, что мне нужно. А чем ты занимался? Держу пари, катался на моей машине и выглядел чертовски сексуальным. Крутой парень за рулем авто эпохи «Нью Эйдж». – Она награждает меня полуулыбкой.

Мать Кэмрин тоже улыбается, стоя у дочери за спиной. Потом быстро уходит на кухню. У ее матери «тихая улыбка», о которой Кэмрин говорила мне утром. Улыбка, скрывающая вопль: «Она такая ранимая!» или «Я так волнуюсь за вас обоих!». Начинаю понимать, почему Кэмрин ненавидит материнскую улыбку.

– Ты не угадала. Я почти не катался. Зато выдержал пятнадцатиминутную встречу с Шензи[6] в «Старбаксе».

– С Шензи?

– С Натали, – поясняю я, улыбаясь и качая головой. – Она захотела встретиться и поговорить о тебе. Она всерьез обеспокоена твоим состоянием.

Рассерженная Кэмрин уходит из гостиной в свою комнату. Я иду следом.

– Представляю, чего она тебе наплела, – бросает мне Кэмрин. Сумочка и пакет с покупками летят на кровать. – Меня до чертиков злит, что она встречается с тобой за моей спиной.

– Наверное, мне не стоило ездить на эту встречу, – говорю я, встав у двери. – Но она настаивала. Если честно, мне стало любопытно. Захотелось узнать, что же такого она расскажет.

– И что ты вынес из ее рассказа? – спрашивает Кэмрин, поворачиваясь ко мне.

Чувствуется, Кэмрин встревожена, отчего в ее тоне появляется яд.

– Только то, что жизнь выдавала тебе по полной и…

Кэмрин вскидывает руку и недовольно качает головой:

– Эндрю, пожалуйста, выслушай меня. – Она подходит и берет меня за руки. – Прошлое – это прошлое. Но сейчас я больше всего страдаю от вашей нескончаемой тревоги за меня. Утром мы с тобой уже говорили об этом. А теперь посмотри на меня.

Я послушно смотрю на нее. Можно подумать, меня об этом надо просить!

– Я что, реву днями напролет?

«Нет», – мысленно отвечаю я.

– Сколько раз за эту неделю ты видел, как я улыбаюсь?

Много, даже очень много.

– Ты слышал от меня хоть одну жалобу? Или по мне можно сказать, что я убита горем?

Нет, я бы так не сказал.

Она гладит меня по щеке. У нее удивительно мягкие пальцы.

– Обещай мне одну вещь.

Раньше я бы ответил: «Что угодно», но сейчас не тороплюсь.

Кэмрин наклоняет голову, убирает руку с моей щеки.

– Все зависит от того, о чем ты просишь.

Мой ответ ей явно не нравится.

– Обещай мне, что мы вернемся к нормальной жизни. Эндрю, это все, о чем я прошу. Я скучаю по тому, как мы жили прежде. Скучаю по нашим безумствам, по нашему дикому сексу и по твоим сумасшедшим ямочкам на щеках. По твоему неистовому отношению ко мне, по твоему жизнелюбию.

– Ты скучаешь по дороге? – спрашиваю я, и улыбка на лице Кэмрин мгновенно гаснет, словно я сказал что-то ужасное и недопустимое.

Кэмрин отводит глаза и куда-то погружается. Куда – не знаю, но явно во что-то мрачное.

– Кэмрин… ты не ответила. Ты скучаешь по дороге?

Я не ожидал такой реакции на свой вопрос, и сейчас мне очень нужно услышать ее ответ.

После долгого молчания она опять смотрит на меня. В ее глазах – растерянность. Похоже, я испортил ей настроение.

Кэмрин не отвечает. Скорее всего, она не в состоянии ответить.

Я не знаю, какие мысли бродят в ее голове, и мне хочется это узнать. Наконец говорю:

– Нам ничего не мешает. – Я обнимаю ее за плечи. – Может, как раз этого тебе… то есть нам обоим и не хватает.