– Я… верну… их, – борясь со спазмами, давившими горло, просипел Калин. – Верну. Клянусь, отец…

Юр молча опустил свои тяжёлые, широкие ладони на мелко дрожащие, такие хрупкие плечи сына.

Лучины над телом покойника догорали. Служитель храма, не переставая бубнить молитву, периодически заглядывая в здоровенную книгу, недобро зыркнул на своего служку. Тот встрепенулся, словно ото сна, и поспешно сменил в светце лучины. Монотонный басовитый голос чтеца заполнял собою всё пространство помещения, будто туман, такой густой, что его, казалось, можно было потрогать.

***

Люта похоронили на следующий день, подпалив погребальный костёр на закате. Собралась вся деревня. На похороны главы пяти Старейшин приехал Княжеский управляющий. После ритуальной церемонии он подошёл к Юру.

– Здрав будь, многие лета тебе, – приветствовал он нового главного Старейшину, виновато опустив глаза в землю.

– И тебе не хворать, Стривор, – нехотя, сквозь зубы прорычал Юр, наградив старика испепеляющим взглядом.

– Не мог я… – проблеял тот, прекрасно понимая, в чём его винят, а главное, он и сам себя чувствовал виноватым.

Не только Юр, все селяне недобро косились на управляющего, и в их взглядах явственно читалось желание поднять его тщедушное тело на вилы, разорвать на куски и скормить скотине. Стривор нехотя поёжился от привидевшейся картины. В горле запершило, захотелось пить. Старик прокашлялся.

– Не мог я скрыть от имперского десятника недоим, не имел права по закону.

Юр горой навис над управляющим, играя желваками.

– По закону? – прорычал он пуще прежнего, до хруста сжав кулаки.

– Значит, это законно – забирать детей, не достигших уговоренного возраста? Троих! Ты слышишь меня, троих увезли! – Возвышался он над стариком, как разгневанный Тор над врагами своими. – Я – деревенщина, чту законы Империи, а они, представители этого закона, клали на него с горы высокой в собственную выгоду! О каком законе ты мне теперь говоришь?! Зачем явился на тризну?!

Старик отступил на два шага назад от разгневанного Старшего селений.

– Роду вашему уважение выказать да с тобой поговорить хотел, новый Старший. Согласен, нарушили они закон нашего светлейшего Императора, и о том я доложу князю в обязательности, как только он вернётся, и о бесчинствах сиих в подробностях поведаю ему. Я очень надеюсь на то, что не спустит князь этого просто так, всё же, лично с Императором знаком, и накажет Светлейший псов своих за превышение власти. Боги мне в свидетели, от всей души того желаю. И ещё я хотел спросить, чем могу хоть немного утешить скорбь вашу? Может, средства на что-то выделить?

Юр недобро усмехнулся и угрожающе оскалился:

– На недоим нужно было средства выделять, чтобы беды этой не случилось, а теперь засунь упомянутые средства себе знаешь, куда?

Сделал шаг вперёд, но вовремя остановился, нервно повёл плечом, борясь с желанием придушить этого человека, отвернулся от греха подальше, и отошёл в сторону, всё так же сжимая кулаки и громко сопя, как бык.

К нему подошёл Калин.

– Батя, пусть вольную мне даст или что там делается, чтобы со счетов человека списать. Не хочу, чтобы у вас проблемы были после моего ухода.

Юр зажмурился на миг, скрипнул зубами – решение это давалось непросто, с болью на сердце, и, не поворачиваясь, заговорил со Стривором:

– Ты слышал, о чём мой сын попросил? Выпиши ему вольную, Стривор.

Глаза старика удивлённо округлились, он стоял и переводил взгляд свой то на мальчишку, то на его отца.

– Ну… а… э… – замялся управляющий. Подобное никак не входило в его планы – потерять ещё одного человека. Да князь точно с него шкуру спустит по приезде. – Зачем это ещё? Куда это он собрался уходить? Нет, не пущу!