Заложив за спину руки с зажатой в одной из них искусно сделанной нагайкой, Крам медленно шёл вдоль неровного строя, хлюпающего носами и местами подвывающего.

– Эта, – остановившись напротив высокой, стройной и белокурой девушки годов четырнадцати, указал на несчастную скрученным хлыстом и так же неспеша двинулся дальше. За спиной раздались жалобные стенанья, грубый окрик его солдата и резкий звук хлыста, ударившего вхолостую оземь.

– Голову подыми, – велел командир, пытаясь рассмотреть очередную жертву закланья.

Низенькая, возраст непонятен, на вид ей можно дать как десять, так и тринадцать лет, но довольно миловидная. Медленно подняв голову, она уставилась исподлобья на человека, решающего её дальнейшую, судьбу сухими, злыми глазами, полными ненависти и желания вцепиться в горло.

– Хм… – Крам задумался, прокручивая в уме: – «Интересная штучка. Взять? Ломать придётся. Будет ли с неё толк после этого? Не возьму – вспоминать буду… Может, себе оставить на забаву, как дикую зверушку?» – и, всё-таки, решив, кивнул девчонке в сторону своих бойцов: – Сама пойдёшь, или тащить волоком?

Та только сжала крепче губы, фыркнула, расправила плечи и, вскинув голову, гордой походкой пошла в указанную сторону. В толпе заплакала женщина. Крам ухмыльнулся. Настроение у него заметно улучшилось, процесс отбора пошёл веселее.

– Это что? – указал он на предпоследнюю девчушку в рваном, грязном сарафане, явно намеренно истоптанном в дорожной пыли.

Та усердно размазывала слёзы и сопли по зарёванному лицу со следами грязи и сажи.

– Почему в таком виде? Умыть!

По толпе прошёл тихий ропот о том, что какая-то Марта умышленно измарала свою дочь перед смотром. Тут же подлетевший боец ухватил ребёнка за плечо и потащил за собой к колодцу, неподалёку от которого и разворачивалось всё действо. Долго не церемонясь, служивый взял за растрёпанные волосы и обмакнул девчушку головой в ведро, затем грубо протёр её лицо своей ладонью, растирая грязь, и молча притащил всхлипывающее создание обратно.

Командир отряда недовольно кривил губы, осматривая незаурядной внешности дрожащую девочку.

– Раз твоя мать такая умная, то будешь на кухне у печей работать, на большее ты непригодна. Пошла! Бегом!

Девочка заревела в голос, озираясь на односельчан, и тут же, распихивая впереди стоящих людей, как ледокол, из толпы вылетела дородная баба. Упав лицом в ноги командира, она, причитая, слёзно взмолилась пощадить её дитя.

– Богами тебя заклинаю, не тронь мою деточку! Муж погиб, она одна у меня осталася! Да что ж, девок-то краше неё нет разве? Да вон, у Котовых хоть, их аж две, да красавицы обе, лицом одинаковы! А он на смотр-то своих не выставил, видать, потому как старостой сделался, а нам куда ж до него-то, простым-то!

Народ зашумел:

– Малы на смотр те девки! – заорали из толпы.

– Чего ты, дура, мелешь! Рот закрой!

– Да заберите её кто-нить!

– Где ж малы?! Где ж! На три денёчка-то всего от моей младшие! Ах, что ж я её, дура проклятущая, позже-то не родила, хоть на денёчек-то-о-О-О!!!

Крам развернулся к старосте. Юр стоял, скрепя зубами от злости, явно желая свернуть шею языкастой, истеричной соседушке. Командир отряда, сверля старосту недобрым взглядом, неспеша подошёл ближе, постукивая рукоятью скрученной плётки о свою ладонь.

– Правду она говорит?

– Правду, – пробасил Юр, нависая горой над довольно худощавым парнем, почти вдвое моложе. – Вот только по закону всё, им двенадцати не исполнилось, три дня ещё как не будет. Не положено им на смотр по возрасту.

– Пока доедем – будет, – веско заявил командир, совершенно не смутившись ростом и шириной плеч оппонента. – Девки где твои?