Выпотрошил зверя Калин плохо – уставший да в темноте на ощупь, но лучше так, чем вовсе никак. Мясо к утру совсем бы испортилось.

Пока он возился с хокби, Анята запалила костёр и поставила крынку с водой. Так велел ей брат. Зачем, не понятно, но перечить не стала.

– Калин, а воды тут больше нету, зря ты эту греешь. Что пить потом будем?

– Будет, что пить, не боись, – ответил малец, орудуя подаренным тесаком, почти как заправский мясник.

Разделывать недавно бегающий обед ему уже приходилось, и не раз, как в этой новой жизни с отцом Юром, так и в той, прошлой, с отцом Доком и наставниками.

Одно только мальчику мешало – болели руки, натёртые неоднократным лазаньем по верёвке вчера ночью – это тебе не в том мире регенерация, где такая мелочь, как мозоли, заживают буквально на глазах. Тут ничего подобного не происходило, и царапины воспалялись, если их вовремя не обработать, и раны болели и заживали неделями, а не за пару дней, как в Стиксе. Мальчик часто вспоминал эту способность своего организма и крайне сожалел о её утрате, особенно сегодня, когда предстояло столько дел, а руки и ноги горят огнём и дёргают острой болью. Анята тоже вчера содрала на ладошках всю кожу, пока тянула верёвку, и теперь шипела змеёй каждый раз, как ненароком задевала повреждённые участки.

Закончив с мясом, Калин обтёр руки о тряпку и деловито осмотрел раны сестры и Митька. Колено Аняты посинело и заметно распухло, некоторые ссадины и царапины слегка воспалились, особенно сильно те, которые нанёс хокби в своём последнем прыжке. С Митьком же дела обстояли ещё хуже. Калин заметил в ногах товарища несколько заноз, довольно серьёзных. Мелкие порезы были практически неразличимы под слоем грязи и запёкшейся крови. Фиолетовые синяки на плече и во множестве на спине и лице – следы сражения с Ардынкой, особо Калина не беспокоили, сами пройдут, а вот ноги… Митёк не мог на них подняться, и даже по нужде пришлось передвигаться на четвереньках и писать вниз, стоя на коленях у самого края.

– Если тебе серьёзнее приспичит, тогда труба дело, – покачал угрюмо головой Калин, глядя на мучения товарища.

Митёк шикнул в ответ, скривив устрашающе-грозную рожу, и украдкой глянул на порядочно отвернувшуюся Аняту.

– Вода начала закипать, – сообщила она из недр укрытия.

– Хорошо, – ответил ей Калин, – помоги Митьку раны промыть, как следует, а я мясо сейчас вниз спущу, в ручье промою и воды ещё наберу. Сможешь поднять?

Та растеряно посмотрела на свои руки и неопределённо пожала плечами.

– Я смогу, – заявил Митёк, косясь на девочку. – Ты меня только подстрахуешь, Анятка, а я подыму, угу?

– Угу, – кивнула та в ответ, и явное облегчение отразилось на чумазом, но, всё равно, симпатичном личике.

Калин достал из походного мешка рулон ткани, заготовленной ещё дома и, намазав свои ладони и ладони сестры лечебной мазью, обмотал их на боксёрский манер. Такую обмотку показал ему Чинук, один из наставников, преподававших боевое искусство в прошлом мире.

Солнце только проснулось и ещё не показалось даже сквозь кроны деревьев, не говоря уже о низине в расщелине земной коры. Молочный туман клубился кучевыми облаками, поднимаясь от воды, и стелился тонкой дымкой, расползаясь по каменистому берегу.

Мальчишка зябко поёжился. Заходить в воду вовсе не хотелось, но достаточно глубокого места для промывки мяса у берега не нашлось. Калин решился чуть пройти вдоль воды, поискать. Над головой громко, словно ружейный выстрел, треснула старая ветка. Хрипло каркнул крупный ворон и, совершив круг почёта над головой юного человека, уселся на горизонтально торчащий из высокого, крутого берега штырь. Снова громко каркнул, переступая с лапы на лапу и выворачивая шею, с любопытством воззрился на двуногого. Птица с живым интересом разглядывала утреннего гостя.