Мне стало грустно. Неужели они все-таки разведутся? А что, молодые еще, известные, найдут себе пары, а их дочь так и будет куковать одна. И почему я такая у них получилась? Маман тонкая, как веточка, даже в свои сорок пять выглядит, как девочка. Отец — атлет, косая сажень в плечах. А мне повезло — я похожа на бабушку Остроумову.

Домой я решила добираться на автобусе, потому что весь мой бюджет содрал с меня противный таксист. Ну и что. Автобус и автобус. Мешал только алкаш, который еще в начале пути упал в проходе и захрапел, воняя как взбесившийся скунс, да болтливая старушка, норовившая поставить мне на колени непонятно как сохранившуюся авоську, полную живой шевелившейся рыбы. Но я посмотрела на нее фирменным бабулиным взглядом, и несчастная, бодро перескочив через алкаша, скрылась в задней части гремящего авточудовища. Так что остаток пути я провела в относительном комфорте.

И вот скажите, почему мне всегда больше всех надо? И ведь почти дошла уже до дома, когда услышала тихий писк в мусорных баках. Нет бы мимо пройти, а я вооружилась корягой и начала шурудить в мусоре.

— Слушай, тут Вовика территория. Побьют.

Ну конечно, Лелик нарисовался. Он все время трется во дворе, в надежде сшибить пару сотен. Как же я без него?

— Ну так постой на стреме, — ощерилась я, уже перекидывая ногу через верх бака. Твою мать, ну вот зачем мне это?

— Не, Юль, я с Вованом не буду связываться, — заблеял трус, кстати сказать, не раз битый выше названным помойщиком за посягательство на его имущество. — Он мне еще в прошлый раз последнее предупреждение сделал, когда я тот поясок для тебя достал.

О боже. Я секонд-хенды по кривой обхожу, а к матери на суаре заявилась в пояске из помойки! Нет, что-то нужно делать с этой жизнью, определенно.

А писк все усиливался, и я с утроенной силой копалась в отбросах, пока, наконец, не наткнулась на плотно завязанный шевелившийся пакет. Господи, пусть это не крыса будет!

— Хороший, — одобрил Лелик, рассматривая мелкого, белоснежного котенка на моей ладони. Голова несчастного была пробита, и из нее тонкой струйкой текла кровь. — Себе возьмешь?

— Ну а куда его? — вздохнула и засеменила к подъезду, надеясь, что никто не увидит меня в таком виде.

Ага, с моим ли везением… Я подошла к двери, одной рукой пытаясь нащупать ключи, чтобы не потревожить израненного кабыздоха, затихшего в другой ладони.

— Какого черта вы наговорили моей тете? — голос Захара прозвучал в темной тишине подъезда, как выстрел.

Твою мать! Какого черта он здесь делает? Я почувствовала, как сильная рука сжимает мой локоть, и фыркнула.

— Неужели вы перлись через весь город, чтобы спросить меня, что я сказала Изольде? Так вот, я ничего ей не говорила. А если не отпустите меня и будете дальше продолжать вести себя как маньяк, я обвиню вас в домогательствах, — вредно пообещала, рассматривая лицо начальника, глядевшего на меня сузившимися от злости глазами.

— Юля, вот скажите мне, в вас есть что-нибудь хорошее? — устало спросил Завьялов.

— Есть. Аппетит, — ответила я, пытаясь его обойти и скрыться, наконец, в своей квартире. — Я правда не знаю, что выдумали моя мать и ваша тетя.

— Да, вы правы, я сглупил. Сам не знаю, зачем приехал, — задумчиво сказал Завьялов, словно очнувшись от транса. — Чем вы так воняете? Как будто вывалялись в помоях.

— Знаете что, вы только и делаете, что меня унижаете. И кстати, сколько сейчас времени?

— Шесть часов. А это играет какую-то роль в том, что вы не озонируете воздух? И что у вас в руке, черт вас возьми? — спросил Захар. А я застонала, услышав легкие шаги. Это точно Катька, мать ее за ногу. — Да что произошло? — спросил Завьялов, когда я, схватив его за грудки, толкнула в свою квартиру и плотно закрыла за нами дверь.