— А, Юля, здравствуйте, как самочувствие?

Ему тоже вчера нехило прилетело: губа разбита, ухо разодрано, но все равно выглядит, словно только сошел с картинки модного журнала, сволочь. Или это я постаралась? Черт, ничего не помню. Хотя, если это моих рук дело, я почти отомщена.

— Значит, я — животное? — угрожающе выпятив вперед челюсть, спросила. — И жопа у меня толстая. Это вы с кем сейчас меня так обсуждали? — спросила, растирая по щекам злые слезы.

— Юля, вы все неправильно поняли, — спокойно смотрит на меня, а в глазах черти веселые пляшут.

Лицемерный подонок. Все они, олигархи, такие.

— А чего тут понимать? Ну да, я не соответствую навязанным стандартам. Но и оскорблять себя не позволю. И зачем вы вообще меня сюда притащили?! Я, кстати, не Юля, а Джулия по паспорту. И если бы вы интересовались кадрами, знали бы об этом.

Я зарыдала и ринулась искать выход из его идиотских хором. Он даже не шелохнулся. Гад! Ненавижу тебя, Завьялов, чтоб тебя разорвало!

Выскочив на улицу, я вдруг поняла, какую глупость совершила. Точнее, мне это стало ясно еще в лифте, но не возвращаться же, признавая поражение. Пижамные штаны развернулись и страшно путались в ногах, обутых в шикарные тапки сорок пятого размера, украшенные шитыми золотом именными вензелями. Во жируют, собаки! Тапки оказались явно не по погоде. Водяная пыль висела в воздухе, и пижама тут же намокла, делая меня похожей на городскую сумасшедшую, сбежавшую из поднадзорной палаты. Даже у нарисованных на ней мишек Тедди морды вытянулись и погрустнели. Да уж, погорячилась я.

Ноги в тапках скользнули по грязи, делая меня похожей на африканского лыжника, ни разу в своей жизни не видевшего не то что лыжни, а снега в принципе. Ну или на корову на льду — кому как нравится. Я раскорячилась на тротуаре, приняв позу ласточки, и загрустила. Денег нет даже на метро, а до дома свет не ближний — другой конец города. Да и в таком наряде рискованно отправляться на променад. Могут загрести в кутузку или — еще лучше — в дурку. Хотя там мне, наверное, самое место.

— Эй, Юля, — услышала я противно жизнерадостный Севин голос. Откуда его черти принесли, интересно? — Захар Геннадьевич приказал вас домой доставить. И велел передать, что сегодня на работу можете не выходить. У вас выходной.

— Без соплей, как на льду… — буркнула я, судорожно пытаясь сообразить — это так меня уволил противный сноб или просто хочет отдохнуть от лицезрения моей персоны хотя бы один день? И так, и эдак фигово. Куда ни кинь, везде клин. Н-да, умею я составить о себе мнение.

— Да я и вижу, какие ты антраша выделываешь! — заржал нахал Сева, переходя на «ты» так молниеносно,  что я даже не успела возразить. — Садись давай, не заставляй меня вылезать из машины и применять силу.

— Мы с тобой на брудершафт не пили, — окрысилась, сев в знакомый уже автомобиль, — так что будь любезен обращаться ко мне уважительно.

— Ага, мы с тобой на брудершафт вчера месилово в баре устроили. И потом, мы ж почти родственники, ты вон даже в моей пижамке щеголяешь, — хохотнул водитель. Я не стала возражать. А что тут скажешь? Виновата ведь я. — Даже Геннадьич в драку полез, я офигел, честное слово, — несло по кочкам Севу. Я прикрыла глаза, стараясь абстрагироваться от жизнерадостного словесного поноса. — И вот, короче, тебя как вырубили, Геннадьич озверел, — впился мне в мозг голос Севы, — я-то думал, он только бумажки на столе перекладывать горазд, а тут ну прямо гладиатор! Ты, кстати, тоже в грязь лицом не ударила, быстро очухалась...