– Я знаю, кто она. Лера. Твоя бывшая Лера.

Данил сжал губы и зашмыгал носом так, будто боролся с тяжёлым аллергическим насморком.

– И давно ты знаешь?

– Давно. Должна же я была изучить человека, с которым мать отправила меня учиться.

– В ВК или в Инсте?

– Везде

Данил изобразил шумно сдувшийся шарик.

– Мне вот шпионить за тобой в социальных сетях в голову не приходило.

– А ты был в сентябре занят очень. Тебе не до меня было.

И Агата в третий раз предприняла попытку уйти, но Данил снова не позволил. Не стал удерживать за руку, а схватил в охапку и прижал к стене.

– Больше никакой Леры, слышишь? Только ты! Только Агата.

Попытавшись оттолкнуть, она с силой ударила его в плечо. Но куда там… Данил был крепкий, как медведь.

– Больше никакой Леры, – выдохнул он ей прямо в губы и, воспользовавшись секундным замешательством, жарко поцеловал. – Только ты.

После поцелуя она сникла. Ругаться и драться хотелось уже намного меньше, но осадок в груди всё ещё присутствовал.

– Запомни: я не вру. Никогда. Если накосячил, говорю сразу: накосячил – исправлюсь. Она действительно моя бывшая одноклассница. Мы учились вместе в девятом классе в моей последней школе. И я зашёл посмотреть, как у неё дела.

– А что, беспокоишься? Или надеешься, что без тебя ей плохо?

Он рассмеялся и обвёл большим пальцем контур её губ.

– Всё-таки ты ревнуешь. Но я тебе уже два раза сказал и повторю в третий: никакой Леры нет. Только ты.

– Ладно, – она вскинула подбородок и снова прищурилась. – Хорошо. Сегодня я так и быть тебе поверю, но, если застукаю с поличным ещё раз – не прощу. И да, сегодня ты накосячил по полной, поэтому никаких тебе больше баров и клубов. По крайней мере, до тех пор, пока я не вернусь в город.

Он засмеялся и посмотрел на неё так, как обычно старики смотрят на трёхлетних детей. С умилением и знанием жизни.

– То есть я наказан?

– Наказан. За одним и проверим, как ты не врешь.

Он снова поцеловал её в губы.

– Ну, давай проверим.

***

–А давай писать друг другу письма.

Было около восьми вечера, но стемнеть ещё не успело. Солнце медленно погружалось в воду, разбрасывая по небу свои длинные бордово-красные щупальца. Агата хотела назвать сегодняшний закат алым, но Данил сказал, что «Алый» – слишком тусклый цвет для описания заката. Скорее, гранатовый, – добавил он, – со свекольной ноткой».

Они стояли по щиколотку в песке и кидали в море мелкие камушки. В это время уже никто не купался, и только две или три влюблённые парочки прогуливались вдоль берега, взявшись за руки. На Агате было короткое яркое платье из хлопка. Аля сунула его ей в чемодан перед самым выходом из подъезда. Агате оно жутко не нравилось из-за пёстрого рисунка, но, надев всего один раз, она не вылезала из него неделю. Это был какой-то материал из Индии. Лёгкий, супердышащий и невесомый, как пёрышко.

Данил стоял без футболки. От природы его кожа была куда более смуглой, чем у Агаты, а от того и загар получался не красным, а бронзово-золотистым. На солнце он не сгорал от слова совсем и, похоже, сегодня решил взять от Н*** всё. Вечерний воздух был уже не жарким, а душным, но это не смущало его ни капли. Отпуск Алексея Николаевича подходил к концу, и в последний день на юге Данил будто хотел нагреться на год вперёд.

При каждом бросании камушка Агата загадывала желание. Единственное и самое заветное. Такое, о котором не рассказала бы даже Але. Она мечтала быть для Данила всем.

Камни, ударяясь о воду, образовывали круги на воде. Круги расплывались по поверхности и долго не могли затихнуть, и, глядя на них, Агата пришла к удивительно философской мысли. Море такое громадное и глубокое, а всё равно реагирует на камушек. Камушек, в котором всего-то несколько граммов. Прямо, как человек, что огорчается из-за какого-нибудь слова, сказанного другим человеком.