― Заметно.

Гордячка. Отворачивается, игнорируя советы. И, разумеется, снова мажет. А я снова перехватываю врезавшийся в щиток инвентарь, подходя к ней вплотную.

― Развернись, ― прижимаюсь грудью к её спине, направляя расположение рук, вцепившихся мёртвой хваткой в шершавую поверхность. ― Расслабь кисти.

Там не только кисти. Она вся как пружина сжалась. Да и меня её запах тоже дезориентирует. Естественный, чуть сладковатый. Приятный.

Крышу сносит окончательно.

― Не дыши мне в затылок, ― ворчат тихо.

― Неприятно?

― Горячо.

― Сорри. Я бы дышал в шею, будь ты повыше.

― Не надо грязи. Я нормального среднего роста.

― А кто упрекает-то? Маленькая, да удаленькая.

― Да иди ты, ― раздражённо дёргают плечиком.

Ля, обижается ещё. Я что ль виноват, что она гномик? Но это не упрёк. Наоборот, отличный козырь. Подобных малышек любят холить, лелеять и оберегать от каждой пушинки.

― Не ёрзай. Одну ногу чуть вперёд. Колени согни. Ещё. Локоть. Помни о локте, ― ладонью касаюсь тёплой кожи, стараясь не думать о том, что мой стояк теперь упирается ей в зад. И она отлично это чувствует. Однако это не мешает нам, прицелившись, вместе отправить мяч точно в корзину. ― Несложно, верно?

― Конечно, несложно. Когда руки как у обезьяны, ― бурчат, вырываясь.

― Хочешь, попробуешь ещё раз. Сама. Ну или могу помочь.

― Не утруждайся. Сама как-нибудь справлюсь.

Не сомневаюсь.

― Куплю билет и назло кондуктору пойду пешком.

― Это сейчас к чему?

― Да так, это я о себе.

― Сочувствую. С биполярочкой непросто.

Язва.

― Мы можем поговорить? Наедине? ― киваю на подруженцию, следящую за каждым моим движением как натасканный цербер. Интересно, в ляжку вцепится, если в башку дурь стукнет?

― Не можем, ― холодно отзывается Алиса.

― Почему?

― Не хочу. Ни тебе, ни мне это не нужно, ― бросают мне едко и демонстративно уходят к другому кольцу.

Шах и мат, Сорокин. Шах и мат. Стой со своим стояком как последний дебил и обтекай.

***

Мне не нравится её подруженция. Беспардонная, бесцеремонная и назойливая. Вечно мельтешит поблизости, и что бесит особенно ― от Чижовой ни на шаг не отходит. Будто приклеилась. Пытаешься попробовать подловить ту где-то одну, так хрена лысого. В кафетерии, в коридоре на заднем дворике. Даже в туалет эти кумушки ходят вместе.

Понятно, что её телохранительница не настолько "сила и мощь", что прям вообще не подберёшься ближе, но бл. Верните те славные времена, когда Алиса была одна. Потому что в противном случае мне остаётся лишь идти на крайние меры.

В пятницу, перед обедом, ловлю проходящую мимо кабинета физики блондинку и затаскиваю внутрь, бросив офигевшему Скворечнику, уже готовой раззявить варежку для возмущения: "Не ори. Нам надо поговорить".

Реально ведь надо.

Именно для этого, а вовсе не для того, чтобы поиметь малую на столе в окружении пробирки, отрезаю нас сейчас от всех посторонних захлопнувшейся дверью. И для надёжности опускаю жалюзи на матовом стекле.

Мог бы, и на ключ запер, но ключа, увы, нет.

― Нельзя как-то поаккуратнее? Вежливо там попросить, ― заправляя вылезший из юбки край рубашки, недовольно замечает Алиса.

Даже не орёт. Какая умная девочка.

― А ты бы пошла, вежливо-то?

― Как знать. Уже не проверим. Чего надо?

― Не злись.

― Не злюсь. Так чего надо?

― Сказать же: надо, чтоб ты не злилась.

На меня скептически вскидывают свои пронзительные кукольные глазёнки. Она, кстати, снова в линзах. Жаль.

― Это шутка?

― Я похож на шутника?

― Не очень.

― Ну вот. Значит, не шучу.

― Эм... Ну окей. Не злюсь. Я свободна?

Подпираю дверь ногой, не давая ей выйти. А то уже за ручку взялась.