- Отпусти меня! Пусти, слышишь! Вы тоже на их стороне, тоже, да? – его уже выволокли из автобуса и теперь он орал так, что из окон машин начали высовываться головы любопытных. – Проклятые! Проклятые! Они выгнали нас из наших домов! Из-за них умирал наш народ! Они и теперь сидят на нашей земле, а их девки гадят нам на головы! Проклятые!

- Я не гадила ему на голову! – кротко сказала я. Мы со спонсором со ступенек автобуса смотрели как мой убийца упирается и орет, а его тащат, а он все упирается, пока, наконец, не скрылся за какой-то «газелью». – Я всего лишь выплеснула ведерко… Ну а в нем, да, было…

Спонсор поглядел на меня дикими глазами – и захохотал.

- Ты… должна извинить его, девочка. – Вытирая выступившие от смеха слезы пробормотал он. – Он… немного нервный мальчик.

Ну если этот кошмар с ножичком – мальчик, то наш Лешенька тогда кто – плюшевый зайчик?

- Он тяжело воспринимает историю своей семьи. Их депортировали в 44-м году, когда татар выселяли из Крыма. Все старшее поколение умерло в ссылке – от голода, от болезней, это сказалось на детях, и на внуках…

- Вот гнида! – выпалил шофер молоковоза и вдруг покосился на Константин Дмитриевича. – Не в обиду кому будь сказано, гниды во всех народах имеются, а только этот ваш «мальчик» - гнида и есть! На детишек-то… Ну ладно, вроде управились, пошел я – свое скисшее молоко охранять.

- Да, конечно… - невпопад откликнулась я и когда он уже слез со ступенек наконец сообразила крикнуть вслед, - Спасибо вам огромное! А… А что вы с ним собираетесь делать? С тем парнем… – спросила я спонсора.

Тот повернулся и уставился прямо на меня:

- От тебя зависит, девочка. – Не отрывая от меня пристального взгляда медленно произнес он. – Можем хоть сейчас вызвать милицию, и его арестуют. Не за покушение на убийство, конечно. – Голос его стал снисходительным, видно было, что он мне по-прежнему не верит, считая весь рассказ фантазией испуганного ребенка. Тем более, что ножа так и не нашли. – Но за хулиганство – безусловно. – Он отвел от меня глаза и кажется, призадумался. – Хотя никого ведь не поранили… Будет разбирательство, вас всех вызовут свидетелями…

Я нахмурилась:

- То есть, ни нормально выступать, ни отдыхать мы не сможем?

Он выразительно пожал плечами:

- Откуда же мне знать? Думаю, да. Каждый день вам всем… да-да, всем… - он возвысил голос, чтоб его было хорошо слышно в салоне. - Придется проводить в милиции – показания, очные ставки… Выяснения, был нож или нет…

Из автобуса донесся многоголосый стон. Да и я взвыла:

- Это вместо пляжа?

- Так что, пусть сволочь гуляет? Он меня за лицо схватил! А у него лапа потная! И вонючая! – дрожащим от ярости голосом спросила Витка.

- Зачем же – гулять? – рассудительно покачал головой спонсор. – Его можно семье сдать. – И, увидев наши вытянувшиеся физиономии, снова рассмеялся. – Вы не знаете татарские семьи! Там очень болезненно относятся к тем, кто нападает на женщин… - он покосился на выглядывающих из окна Тосю с Микулишной. - Юных девушек, и тем более детей! Думаю, в ближайшие пару лет он с родительского огорода дальше туалета не отойдет. Пока не повзрослеет.

- Ну, если вы так уверены… - пробормотала я.

- Я прослежу. – Кивнул спонсор.

- А… А вы тоже татарин? – видя, что он собирается спрыгнуть с подножки, торопливо спросила я.

Константин Дмитриевич снова окинул меня взглядом – с ног до головы.

- Нет, я не татарин. – Наконец спокойно ответил он. – Но я уже очень давно веду дела в Крыму – и всех здесь знаю. Думаю, сейчас ты приняла правильное решение, девочка.