Преступные намерения волочаровской ночи меня тревожили и как-то шевелили, не давали тут же, сидя на лавке, уснуть. Развеивало навязчивую дремоту еще и то, что от Лизы не хотелось отводить глаз. Девушка самозабвенно играла на гитаре и пела нечто неудобоваримое для моего тончайшего поэтического вкуса:

– Стояла у стенки,

Дрожали коленки.

Как на расстреле стою и не знаю,

Ради чего я люблю и страдаю,

Все это ради тебя… Ага… ага… ага…

И далее в том же духе. Слушать ее было невозможно, а смотреть на нее, вошедшую в музыкальный азарт, вжившуюся в роль страдающей от неразделенной любви школьницы, я мог до бесконечности. О, как она мотала головой, растрепав завитые локоны! О, как она морщила носик, кривила губы! Как плотно закрывала глаза, будто сдерживая выделение слез! Как терзала тонкими нежными пальцами гитарные струны! Я радовался, что никогда не забуду этих восхитительных мгновений.

– Песню про стенку я написала в девятом классе. Получила за нее приз зрительских симпатий на школьном фестивале, – просветила меня Лиза, оставив струны в покое. – Твоя очередь. Гитара по кругу. Как в бардовском клубе. Спой мне старинный романс.

– Разве могу выдать свое пребывание в усадьбе раньше воскресенья? Подать голос в неурочный час?

Чтобы прогнать с лица блаженную сонливость, я посмотрел на освещавший беседку кованый фонарь с оранжевыми стеклами. Поняв, что недостаточно встряхнул нервишки, перевел взгляд на легкую рябь глубокого пруда, над которым нависла открытая всем ветрам беседка. Вампиры не любят смотреть как на свет, так и на водоемы. То и другое может таить опасность – ультрафиолет или недружелюбных подводных жителей.

– Тиша! – девушка рассмеялась. – Ты уверен, что тебя услышит хоть кто-нибудь из соседей в таком шуме?

– Не вполне, – засомневался я.

Ближайший не самурайский сосед слева, банкир Борис Верховцев, собрался с женой провести остаток лет на жарком острове аномальной оффшорной зоны. Улетали они ранним утром. Чиновники, коммерсанты и родственники провожали Верховцевых как в армию – с песнями и плясками. Оглушительно гремела танцевальная музыка. Приглашенные артисты истошно орали в микрофон. Они то ревели как медведи-шатуны, то завывали, как пьяные перевертные волки.

Справа Джаник Саркисов, обиженный тем, что старый друг погнушался пригласить его со всей разбойничьей шайкой на веселые проводы, вытащил на улицу динамики от домашнего кинотеатра и включил на всю мощь радио “Шансон”.

Вот и вышло так, что вопль о рябиновых бусах слева и причитания о тяжкой доле тюремного надзирателя справа разрешили наш с Лизой спор в ее пользу.

Исполняя просьбу девушки, я взял гитару и спел под ее тихий аккомпанемент красивый проникновенный романс, посвященный охотнице на вампиров, с которой давно нас разлучила судьба:

Надменной леди хладный взор

Тебя пронзит осиновой стрелою.

В душе раскинется костер,

И ты не властен будешь над собою.

Забудешь осторожность, что зовет: “Вернись

В унылые руины!”

Ее духи – не роза, не жасмин, –

Смола осины!

Ты диким зверем выйдешь из лесов,

Гонимый робкой трепетной надеждой,

Не думая, а сколько там силков,

Лишь вспоминая все, что было прежде.

А там была счастливая семья,

Мир и покой, и денежка водилась,

Вся знать губернии – твои друзья…

Потом жизнь в тартар покатилась.

Не поздно ль все вернуть? Пойти за ней?

Отвергнуться своей общины?

Постыден путь… тебя пьянит сильней

Смола осины.

Не поддавайся яду, с ним борись

И денно ты, и нощно,

Но разломай преграду и влюбись

Как юноша – непрочно.

Вкушай ее улыбки сладкий мед,

Смотри в ее глаза – они невинны,