— Нет, — закатила глаза я, с радостью решив попустить самооценку вредному начальнику. — Вы когда что-то хорошее мне говорите, такое чувство, будто это насмешка! А когда голос приятный, то гадости изо рта только вылетают. Талант!

Уж не знаю, что я такого сказала, но веселиться Астафьев перестал. Поднявшись с места, он без единого объяснения удалился в мужскую комнату, что я поняла по траектории.

Не прошло и минуты, как рядом со мной появился красивый молодой мужчина, наклонившийся прямо к уху:

— Добрый вечер! Не удостоите ли меня честью подарить танец?

Я было указала пальцем на еще не остывшее место Астафьева, а потом передумала… Мужчина явно знал, что я не одна. И если его это не смущало, то меня подавно.

— Тут никто не танцует, — бросив полный сожаления взгляд на свободное место между столиками, пожала плечами.

— Кто-то должен начать, — не спрашивая, незнакомец подхватил мою руку со стола, нагло отодвинув в сторону бокал и поцеловав ладонь, — а все остальные повторят.

А что? Мне терять больше было нечего. Так что тут же кивнула и поспешно встала, позволив мужчине закружить меня в медленном танце.

18. Часть 18

Танцевать было весело. Точнее не так: было весело осознавать, что сейчас вернется мой злобный начальник и придет в бешенство. Мол, как могла его верная собач… То есть, пленница покинуть место без благословения и пуститься в пляс? Плохая! Плохая Соня, фу!

— Ты такая веселая, — подметил мой галантный собеседник по имени Антон, кружа в вальсе. — Анекдот вспомнила?

— Ага, — солгала я и глазом не моргнув, — про Сталина.

— Расскажи, — активно прижимаясь ко мне в танце, мужчина все пытался полапать задницу. Хотя место было приличное, и гости от такой наглости явно чувствовали себя неуютно. Я подавно!

— Он не приличный, — начиная уставать от общества мужчины, я с тоской поглядывала на дверь и ждала, когда же выйдет босс?

— Мне можно, — коварная улыбочка стала какой-то мерзко-пошлой, я поморщилась. Видимо, такая реакция была понята по-своему, и Антон тут же поправил сам себя: — Хорошо, давай приличный.

«Астафьев не возвращается. В унитаз его там что ли смыло? — с печалью подумала я про себя, горестно вздыхая. — Да и Антон надоел. Пойду лучше поем, пока прозвучала команда «можно»!».

Решив раз и навсегда отвадить от себя ухажёра, я прочистила горло и с каменным лицом на полном серьезе произнесла:

— Ты знал, что в шестьдесят первом году был свой Хэллоуин, Антошенька?

От искреннего удивления в глазах, на первый взгляд, умного мужчины чуть не пробило на смех. Чудом его сдержав, чуть прыснула от полного ошеломления тона Антона:

— Нет! А когда?

— С тридцать первого октября на первое ноября, — сжав челюсти, чтобы звучать звонко и не хрипеть, наконец произнесла. — Сталина вынесли из Мавзолея.

В этот момент Антон должен был посмотреть на меня, как на главную фанатку «Кривого зеркала», развернуться и уйти. Но я не учла одного: человек, который искренне поверил в существование Хэллоуина при Советском союзе иначе реагирует на подобные юморески.

Сперва Антон и вправду замер с расширенными глазами, а потом засмеялся на все заведение. Нет, он все же заржал. Свернувшись вдвое, хватаясь за живот. При этом забрызгивая слюней не только меня, но и рядом сидящие столики.

Вытерев нос, полный воды, мужчина похлопал меня по плечу:

— А ты мало того, что клевая телочка, так еще и с чувством юмора!

В этот момент я увидела в конце зала Астафьева. Почему-то выходил он не из мужской комнаты, как я предполагала, а с центрального входа. Выглядел он немного нервным, растерянным, постоянно кусающим губы. Сперва двинулся к гардеробу — передумал, шагнул к зеркалу — вернулся, поправил обувь, галстук, рубашку… Потом достал что-то в бархатной коробочке из кармана и снова вернул ее на место.